Халед Хоссейни - Тысяча сияющих солнц [litres]

Он заговорил про то, как они отправятся в мечеть, найдут муллу, двух свидетелей, быстро совершат нику…

Но Лейла думала о маме, упрямой и неуступчивой, словно моджахед, о снизошедшем на нее духе злобы и отчаяния… Лейла думала о Баби, который давно уже стушевался и всегда уступал жене, даже когда был с ней не согласен.

В черные дни… мне кажется, ты все, что у меня есть на этом свете.

Есть горькие истины, есть жизненные обстоятельства, от которых никуда не денешься.

– Я попрошу у Кэки Хакима твоей руки. Он нас благословит, Лейла, я знаю.

Правильно, он их благословит. А что с отцом станется потом?

Тарик то шептал, то почти кричал, он умолял, уговаривал, убеждал… Поначалу голос его был полон надежды, потом она начала таять.

– Я не могу, – повторяла Лейла.

– Не говори так. Я люблю тебя.

– Прости меня…

– Я люблю тебя.

Как она ждала, когда же он произнесет эти слова, как мечтала об этом! И вот они прозвучали.

Какая жестокая ирония!

– Я не могу оставить отца, – с трудом выговорила Лейла. – Я – все, что у него осталось. Он не переживет.

Тарик знал это, знал, что долг для нее (как и для него) превыше всего и что тут ничего не поделаешь. Но может, все-таки удастся ее уговорить?

Обливаясь слезами, Лейла стояла на своем. И выставила его.

И взяла обещание, что прощаться они не будут.

– Я вернусь, – сказал Тарик напоследок. – Вернусь за тобой.

Дверь за ним захлопнулась. Тарик забарабанил в нее кулаками. Потом грохот прекратился, но Тарик еще долго не уходил. Лейла слышала его дыхание.

Наконец со двора раздались его неверные шаги.

Все стихло. Только где-то далеко за городом в горах шел бой.

И еще нарушал тишину стук сердца, отдававшийся во всем теле.

Жара стояла невыносимая. Раскаленные горы дымились. Электричества не было вот уже несколько дней. Ни один вентилятор в городе не работал, словно в насмешку.

Лейла лежала на кушетке в гостиной. Горячий воздух обжигал легкие. Родители разговаривали в спальне у мамы. После того как в ворота угодила пуля и пробила дыру, им было о чем поговорить. Последнее время голоса внизу не стихали даже по ночам.

Слышалась далекая тяжкая канонада, пронизываемая близкими автоматными очередями.

Внутри Лейлы тоже не утихала борьба: с одной стороны, стыд и угрызения совести, а с другой – уверенность, что они с Тариком не такие уж страшные грешники и что все случившееся между ними было прекрасно, естественно, пожалуй, даже неизбежно. К тому же неизвестно, увидятся ли они еще когда-нибудь.

Лейла все старалась вспомнить, что ей шепнул Тарик тогда, на полу. Просто « Тебе не больно?» или « Я тебе не сделал больно?»

Двух недель не прошло, как он уехал, а память уже понемножку подводит.

Так как же он выразился?

Неужели забыла?

Лейла закрыла глаза и постаралась сосредоточиться.

А ведь пройдет время, и ей надоест постоянно напрягать память. Все начнет потихоньку забываться, покрываться пылью, и скорбь утраты уже не будет такой острой. А потом настанет день, когда его образ затуманится и имя «Тарик», случайно прозвучавшее на улице, больше не заставит ее вздрагивать. Она перестанет тосковать по нему, и ее неизменный спутник – страдание, подобное фантомной боли в ампутированной конечности, оставит ее в покое.

Ну разве что много лет спустя, когда она уже будет взрослой женщиной с детьми, какая-нибудь ерунда вроде нагретого солнцем ковра на полу или формы головы случайного прохожего вдруг зацепит за ниточку и тот день во всей своей красе и печали – со всем их неблагоразумием, неловкостью и восторгом – вернется к ней, неся с собой жар их разгоряченных тел, и захлестнет с головой.

Но воспоминание продлится недолго. Оно скоро пройдет. И доставит только смутное беспокойство.

Лейла решила про себя, что Тарик сказал тогда: « Я тебе не сделал больно?»

Ведь он так и сказал?

В переднюю вышел Баби и позвал Лейлу. – Она согласна! – воскликнул он дрожащим от возбуждения голосом. – Мы уезжаем, Лейла, все трое. Мы покидаем Кабул.

Они втроем сидели на кровати в маминой комнате. Над домом проносились ракеты – битва между Хекматьяром и Масудом не стихала. Лейла знала, что вот сейчас кто-то в городе погиб, чье-то жилище превращено в груду мусора, в небо вздымается столб черного дыма. Утром тела обнаружат, кого-то заберут, а до некоторых руки не дойдут. То-то будет пир для кабульских собак, успевших хорошенько распробовать человечину.