Жан-Луи Кюртис - Французские повести

— Я им завидую, — говорит Жиль. — Они живут где и как им заблагорассудится. Они переезжают границы без гроша в кармане. Они не несут ни за что ответственности, а поскольку они выступают против всего гнусного, что есть в мире, совесть у них чиста.

— Будь тебе двадцать лет, ты бы хотел жить как они?

— Да. Не задумываясь. А ты нет?

Шарль колеблется. Какая внутренняя борьба происходит в нем? Кладет ли он на одну чашу воображаемых весов Ариану и семейное счастье, на другую — свободу располагать собой по своему усмотрению, всевозможные похождения? В конце концов он кивает.

— Да, я тоже жил бы, как они, — говорит он. — Ты представляешь себе, какая сексуальная свобода в их среде… Скорее всего, полный коммунизм. Все девчонки принадлежат всем парням, и наоборот. В молодые годы мне бы это понравилось. И даже теперь. Но поздно.

Быстрым взглядом оценивает он свое отражение в зеркале, целиком занимающем одну из стен кафе. Кто-то бросает монетку в щель музыкального автомата. Вделанный в него маленький экранчик оживает, на нем расплываются красные, сиреневые, желтые круги, потом изображение обретает более четкие формы, и появляется коренастый молодой человек латинского типа. Он поет «Просыпаясь, я думаю о тебе» странным голосом, одновременно и мужским, и детским, ласкающим и жеманным. Мелодия его песенки вся состоит из патетических модуляций, а каждый куплет кончается словом «ночь!», которое в его исполнении звучит как стон.

К Шарлю подходит девушка.

— У вас не найдется франка?

— Для музыкального автомата?

— Нет. Просто мне нужно собрать десять франков, чтобы поужинать в стояке на улице Канетт.

У нее скорее красивое лицо. На ней джинсы и мужская рубашка. Ее интонации, ее манера держаться находятся в полном противоречии с тем образом, под который она себя подгоняет. Чувствуется, что ей неловко просить милостыню. Она явно заставляет себя это делать. Шарль шарит в кармане.

— Я сказала франк, но если вы найдете пять, я не откажусь.

Слова ее звучат несколько вызывающе. Шарль протягивает ей франк. Она не говорит спасибо. Она поворачивается к нему спиной.

— А у меня ты ничего не попросишь? — спрашивает Жиль.

Она смотрит на него, улыбается.

— Если хочешь, можешь мне тоже что-нибудь дать, — говорит она.

— Почему вы подошли ко мне, а не к нему? — торопливо спрашивает Шарль.

— Он — совсем другое дело, — говорит она.

— Вы говорите ему «ты». Это потому, что он моложе меня?

Она изучает их по очереди, сравнивает.

— Да. Разница лет в восемь, в десять.

— Красиво, ничего не скажешь! Берут у тебя деньги и вместо того, чтобы сказать спасибо, тебя же еще обзывают старой калошей.

— Когда идешь по кругу, никогда не говоришь спасибо, такое правило.

— По кругу?

— Ну да, когда идешь стрелять деньги.

«Ночью… я схожу с ума», — стонет на экране коротышка-южанин. Это производит трогательное впечатление, потому что он совсем непохож на невропата: он крепко скроен, так и видишь его над огромным блюдом спагетти. Но мода, пришедшая из Америки, навязывает популярной песенке этот меланхолический стиль, этот щекочущий нервы романтизм; смуглый певец кажется искренним, к тому же у него сильный, богатый модуляциями голос, характерный для обитателей солнечных стран. Несколько парней столпились у экрана. То и дело кто-то входит и выходит. На тротуаре перед дверью группами стоят ребята и о чем-то шепчутся.

Девушка кладет в карман монету, протянутую ей Жилем.

— Спасибо, — говорит она. — Ты здесь часто бываешь? Я что-то тебя не видела…

— В первый раз.

— Может, еще увидимся? Если тебе захочется меня найти, я по вечерам всегда либо здесь, либо в «Сене», на улице Сены. Меня зовут Лиз.

Она уходит. Жиль провожает ее взглядом. Она такая тоненькая, что мальчишеская одежда ей идет.

— Силен! — говорит Шарль не без горечи. — Глазам своим не верю.

— Чего это ты не веришь своим глазам?

— Я и не подозревал, что у тебя такой успех с первого взгляда. — Он допивает пиво. — Я считал, что ты вроде меня. Одного поля ягода.

— Я что-то не понимаю, о чем ты…

— Ну, мне казалось, мы с тобой одного возраста. В известном смысле уже пенсионеры.

Он окидывает желчным взглядом своего товарища.

— Да, ты и в самом деле еще молод. А я, конечно, уже не тот. Я утратил…

Он не оканчивает фразы. Он снова изучает свое отражение, потом сравнивает его с отражением Жиля. Есть зеркала, которые ничего не прощают. Он вот стоит перед таким зеркалом. Шарль вздыхает.