Елена Колина - Ты как девочка [litres]

– Я без папы вообще никто… понимаешь? – говорит она, и Сергей кивает, и объясняет ей, почему она чувствует именно так, а не иначе, и обещает, что теперь он будет ей как папа. Шутит: «Я же Отец Сергей…»

– Я была такая яркая, а оказалась никчемная, ни к чему не могу себя приладить… понимаешь? – говорит Клара.

Сергей возражает, говорит, что она яркая, талантливая, и берет все ее горести себе. Кларе становится спокойно, безопасно, и правда он Отец Сергей…

Вдруг Кларе позвонили и пригласили на встречу с читателями. В кафе на Пушкинской. Сказали, что книжка Клары Горячевой вызвала большой интерес и вот они ее ждут. Клара была страшно польщена – ее еще ни разу не приглашали на встречу с читателями, «читатели ждут Клару Горячеву на встречу» звучало волнующе, Карл сказала: «Ну, надо же, это круто!» – от этих слов Клара даже немного задохнулась.

Клара оделась продуманно, чтобы не слишком нарядно, Муру с собой взяла, чтобы Мура порадовалась и погордилась, что у нее мама писатель. Берту она бы ни за что не пригласила – стеснялась, а Муру нет.

Те, кто пришел на встречу с ней, не были похожи на обычных читателей, как она себе их представляла, – женщин от тридцати с небольшим, привыкших к чтению как любимому времяпрепровождению, тех, для кого лучшая оценка книги «прямо как у меня», или «поплакала, посмеялась», или «все как в жизни». Это были совсем другие люди, похожие не на классических «читателей», а на посетителей модных кафе. И то, что они спрашивали, очень ее удивило. Кто-то назвал ее новым явлением в российской прозе, это было приятно – ведь она старалась писать «умно», но почему именно она «новое явление»? Женских романов на полках полно…

– Вы следуете какой-то литературной традиции?..

– Я люблю классику, особенно Гончарова и Толстого, и стараюсь следовать… их традиции.

– Вы считаете себя больше прозаиком или поэтом?..

– Я… э-э… прозаик.

– В ваших текстах очень сложный метафорический ряд…

– Нет у меня метафорического ряда, – зло сказала Клара, – у меня история про девушку, которая нашла любовь, три раза ошиблась, а потом нашла… Может, в моем тексте найдется пара метафор, давайте все вместе вспомним, чем метафора отличается от олицетворения…

Все засмеялись и захлопали. Подумали, она иронизирует. В сущности, так и было: она злилась и защищалась.

Как еще можно было отвечать на вопросы о чужой книге? О книге Карла. Здесь сидели читатели Карла, они думали, что перед ними Алена Карлова, и задавали ей вопросы о ее книге. Зачем Карл так ее унизила? Зачем устроила этот розыгрыш? Так даже первого апреля нельзя шутить, это слишком зло.

Можно было бы заплакать и убежать, но вон там, в углу, сидит Мура – разве можно признать при своем ребенке, что тебя так унизили? При Муре нужно держаться, никто не должен понять, что вот она, Клара Горячева, автор одной никому не известной книжки, стоит на сцене и отвечает на вопросы о книге лауреата престижных премий. Если она сейчас расплачется, Мура почувствует, что это ее унизили, и станет закомплексованной, неуверенной в себе, – нельзя плакать, нельзя!..

– В чем особенность вашего нарратива?..

– Моя особенность как раз в том, что я нетвердо придерживаюсь правил нарратива… Я даже не уверена, что знаю, что такое нарратив.

В этом месте ей опять аплодировали, очевидно, чем загадочней и бессмысленней были ее ответы, тем умней казались этим людям.

– Постмодернистская игра…

– Вашу прозу пьешь как вино, у некоторых от нее случается оргазм…

– А полученные премии помогают вам писать?

– Нет. Не помогают нисколько. Они ничего для меня не значат, как будто я их не получала.

Аплодисменты. Кто-то сказал: «Какая вы замечательная!»

Клара повернулась спиной к чужим читателям, поклонникам Карла, махнула Муре рукой – пошли отсюда. Теперь нужно было только не заплакать при Муре, и все. Но она не заплачет, она же мать.

…Их объяснение было так ужасно, что Клара предпочла его быстро, почти мгновенно забыть, как мы забываем все, что не вяжется с нашим представлением о самих себе, – иначе как жить? Это было унизительно, тем более невыносимо унизительно, что Карл ведь должна была попросить прощения… объяснить свое предательство и попросить прощения, разве нет?..

… – Зачем ты это сделала? Ты понимаешь, как мне было страшно стоять на этой сцене, как обидно? Может, ты хотя бы извинишься?.. Это же предательство, какое-то бесцельное предательство, – зачем тебе это? Мне было обидно, страшно, больно, но зачем это тебе?! Ты же не садистка. Или садистка?