Пак Кён Ри - Дочери аптекаря Кима

— А-а!

Хандоль рухнул, закрывая лицо. Как подстреленная тигрица, Ённан, развевая подолом пижамы, босиком бросилась в лес. Трость, переломившись от ударов о голову Хандоля, отлетела в сторону. Хандоль стиснул зубы и, издав пронзительный стон, поднял истекающую кровью голову:

— Хо-хозяин… смилуйтесь надо мной! Со-согрешил я грехом смертным, — навзрыд зарыдал Хандоль.

Аптекарь смотрел на него сверху вниз.

Завыла сова: «Угу, угу».

— Убирайся на все четыре стороны и больше не попадайся мне на глаза!

Ёнбин вернулась домой еще до возвращения отца. Она думала, что Ённан убежит куда глаза глядят. Но та, скрестив ноги, сидела в своей комнате, поджидая Ёнбин, и ужасно скрежетала зубами. Завидев Ёнбин, тут же набросилась на нее:

— Ах ты, сука! Умрет он — умру и я!

— Несчастная, — оттолкнула ее Ёнбин, но та с еще большей яростью набросилась на сестру:

— Все донесла! Сама-то тоже с Хонсопом, поди, а?

Тяжелой рукой Ёнбин влепила пощечину Ённан.

— А-а! — заорав во всю глотку, Ённан вцепилась зубами в руку Ёнбин.

— Ай-гу! Да что ж это такое? — проснувшись от такого шума, прибежала Ханщильдэк. Вскочили швея Пак и служанка. Ёнок стояла на коленях и, шепча молитву, плакала.

— Отец встанет. Да кто ж это среди ночи устраивает такие спектакли? Что за позор! Ёнбин, что стряслось-то?

Ёнбин, не говоря в ответ ни слова, стала смазывать йодом укушенные руку и спину. Ённан, сверкая горящими глазами, не переставала извергать шипящие ругательства.

С того дня Хандоля и след простыл. Ённан, как обезумевшая, вредила всем и во всем. Не помогал ни ивовый прут, который прилагал к ней аптекарь, ни уговоры матери, которая, ударяя себя в грудь, упрашивала Ённан скорее вместе умереть, чем так жить. Как только отец уходил из дома, Ённан с вытаращенными глазами и оскаленными зубами набрасывалась на Ёнбин, после чего на лице и руках у той оставались следы царапин и укусов.

Ённан вроде бы и не унывала. Три раза в день она обязательно ела. Твердо уверенная в том, что Ёнбин сообщила отцу о ее связи с Хандолем, без устали вела с ней ожесточенную войну.

— И умереть не могу… Да за что же мне это? Что за грех я свершила в прошлой жизни? — плача и причитая, твердила Ханщильдэк.

Слухи расползлись по всей округе, и к позору Ённан привыкли. Семья же страдала не столько от бед, причиняемых Ённан, сколько от ее слабоумия.

Не дождавшись окончания каникул, Ёнбин решила уехать в Сеул. Завязав свои вещи в узелок, она направилась к дому пастора. Коротко поздоровавшись с пастором Хиллером, поднялась на этаж к его дочери Кэйт, которая сидела на веранде, откинувшись на спинку стула, и читала книгу. На небе розовел закат.

— О! Ёнбин! — радушно встретила ее Кэйт и закрыла книжку. Она была одета в такое же синее платье, как и ее глаза. У нее были русые волосы и розоватое лицо. Это была старая дева лет за тридцать.

Ёнбин села напротив Кэйт и сказала:

— Завтра мне надо будет уехать в Сеул.

— Да? Но каникулы же еще не кончились? Ой! А что у тебя с лицом? Ты поранилась!

Ёнбин прикрыла лицо рукой и горько улыбнулась.

— Что произошло? — Кэйт была внимательна к людям и тут просто замолчала.

— Мисс Кэйт, — сказала по-английски Ёнбин.

— Да-да, говори, — также по-английски ответила Кэйт.

— Вы можете меня выслушать?

— Конечно!

— Вы, наверное, хорошо знаете, что произошло с Ённан?

Кэйт молчала.

— Что вы думаете об этом? Разве для нее уже нет надежды на спасение?

Кэйт молча посмотрела на Ёнбин.

— Это не так, — ответила она с большой задержкой, а потом добавила: — многие женщины покаялись и пошли на небо, из глубокой ямы ответив на призыв Господа. Давай вместе молиться за Ённан.

Кэйт закрыла глаза и как будто глубоко задумалась. Служанка принесла освежающий напиток кальпис [37] Кальпис ( англ. Calpis ) — сладкий напиток, близкий по вкусу к йогурту с добавками кальция и фруктов. со льдом. Ёнбин давно уже хотелось пить, и она отпила один глоток.

— Раскаиваются те, у кого есть совесть, у Ённан ее нет. Она не знает, что находится в грехе. Она даже не грустит, не мучается и не плачет из-за этого.

— Ты хочешь сказать, что у нее нет ни стыда, ни сожаления о содеянном? — Кэйт слегка нахмурилась.

— Вот именно. Как ни посмотри, кажется, что она абсолютно ни о чем не думает. У нее только та разрушительная ярость, которая бывает у зверя, когда у него отбирают добычу. Это можно сравнить с состоянием первобытного человека. Не все ли люди такие по природе своей? — последняя фраза уколола саму Ёнбин. — Эта женщина не чувствовала любви, а действовала инстинктивно. Вместо чувства оскорбления она переживала чувство, близкое к святому… — Ёнбин не нашла слов, — не могу выразить. Не знаю, ощутила ли она это в своем глупом наивном сердце.