Юрий Додолев - Просто жизнь - Повести и рассказы

Так и спросил.

Петька сплюнул.

— Хрен знает почему. Не могу — и все!

Раненую ногу Семин ощупывал часто. За этим занятием застал его однажды Сарыкин.

— Боисси, отсохнет?

Семин смутился, прикрыл ногу портянкой.

— Не отсохнет! — обнадежил Сарыкин. — А ревматизму, помяни мое слово, наживешь. У меня от этой сыри каждая косточка трещит. Послухай-ка! — Он повел плечами, и Семин услышал легкое похрустывание. — Слышь, малец, — продолжал Сарыкин, — побитую ногу в тепле держи. Обмотай еще одной портянкой, если сапог впустит.

Семин обратился за второй парой портянок к старшине, но тот рявкнул, глядя поверх него:

— Не положено!

Выручил, как всегда, Петька: в его сидоре оказались запасные портянки. Андрей стал кутать раненую ногу, заодно и здоровую…

Километрах в трех от леса началось болото. Семин подумал, что тут, в Прибалтике, сухой земли совсем мало: только низинки, речки да леса, в которых заблудиться — раз плюнуть. Рана «стреляла», идти было трудно. Подошвы скользили на тонких, мокрых жердях, обозначавших проложенную неизвестно кем тропинку. Кочки мягко оседали под тяжестью тела, вокруг них появлялись фонтанчики; болото пускало пузыри, утробно чавкало, жадно хватало соскользнувшую с жердей ногу, цепко держало ее. Приходилось напрягаться, чтобы выдернуть сапог. Отпустив его, болото огорченно чмокало; образовавшееся углубление наполнялось дурно пахнувшей жидкостью — она долго не успокаивалась, булькала, как похлебка в котелке, крутилась маленькими водоворотами.

Край болота упирался в лес. Он вроде бы не приближался: тропинка крутила по болоту, огибала прикрытые обманчиво тонким слоем гиблые места и черные «окна», подернутые маслянистой пленкой.

Бойцы шли цепочкой, растянувшись на целый километр. То и дело доносился охрипший голос Овсянина: «Поднажми!» — но никто не поднажимал, все устали, вымокли, все ругали про себя и вслух начальство, которое послало их прочесывать лес. Однако больше всего бойцы ругали немцев — по всем писаным и неписаным законам им полагалось сдаться в плен, а не скрываться в лесах с оружием в руках. Позади Семина шел Петька, жарко дышал в затылок.

— Закрой поддувало! — рассердился Андрей.

— Не ори, — проворчал Петька, но дышать в затылок перестал.

По болоту топали часа два, то удаляясь от леса, то приближаясь к нему почти вплотную. И, наконец обогнув озерцо, наполненное торфяной кашицей, вышли к чахлым осинкам, с которых начинался лес, — их отделяла от болота узенькая полоска аспидной воды.

Семин перепрыгнул через нее и оглянулся: бойцы еще огибали озерцо, проваливаясь по колено в топь. Петька снял винтовку, сел, прислонившись спиной к дереву, стянул сапог, вытряхнул из сапога липкую грязь.

— Устал? — спросил Андрей.

— Не шибко, но устал.

— А я нет!

— Чего же психовал тогда?

— Ты, как паровоз, пыхтел.

— Запыхтишь! — Петька стал разматывать портянку.

Когда все выбрались из болота, Овсянин разрешил передохнуть. Он уже не хмурился — ходил по опушке, заложив руки за спину, весело поглядывал на бойцов, разбившихся на группы.

— Сейчас хохму скажет, — объявил Петька.

И верно. Остановившись возле уставших, раздосадованных бойцов, Овсянин что-то сказал им. Грянул смех.

— Люблю веселость в людях, — сказал Петька и направился к Овсянину.

Андрей двинулся следом.

Овсянин обвел их нарочито строгим взглядом:

— Представление отменяется!

На Петькином лице появилось такое разочарование, что Овсянин, не удержавшись, фыркнул.

— Веселый мужик, — одобрительно произнес Петька, когда командир отошел. — Ему бы в цирке выступать.

— А ты бывал в цирке?

— Нет, — сознался Петька. — Но слышал про клоунов… Ты-то небось в своей Москве часто шастал туда?

— Приходилось.

— Смешно?

— Вопрос!

Петька вздохнул, достал кисет.

— И мне дай, — попросил Семин.

— Ты же не куришь!

— Решил начать.

— Зря.

— Жмотничаешь?

Петька молча отсыпал махорку, стал с интересом следить, как Семин сворачивает «козью ножку». Сворачивал он ее неумело, просыпал курево.

— Давай помогу! — не выдержал Петька.

Ловко свернул «козью ножку», протянул ее Андрею.

— Прикуривай.

Махорка была крепкой. Семин закашлялся.

— Ин-тел-ли-ген-ция, — процедил Петька.

«Мама, наверное, огорчится, если увидит меня с папироской», — подумал Андрей. Хотел выбросить, но решил, что с «козьей ножкой» он выглядит солидней.

— Балуешься? — спросил, подойдя к Андрею и Петьке, Сарыкин. На его лице не было усталости, глаза смотрели весело.