Юрий Додолев - Просто жизнь - Повести и рассказы

Остановившись около Лизиной могилы, Галинин поправил еще не прижившиеся анютины глазки — любимые Лизины цветы, и подумал, что осенью на могилу высыплются семена и через год на ней снова появятся цветы — и так будет всегда. Он сказал себе, что когда-нибудь, через много-много лет, приедет сюда и убедится — на могиле эти же цветы, хотя понимал — никогда не приедет. Но думать о своем возвращении было приятно, и, разволновавшись, Галинин представил себе, как, старый и немощный, он опустится на колени перед этой могилой и погрустит.

Заслоненное ветвями небо было чисто и покойно, как лицо ребенка во сне; в трели и щелканье едва слышно вплетались флейтовые посвисты небольшой серенькой птахи, сидевшей на еще оголенной ветке.

Было хорошо, спокойно. И вдруг Галинин поднял глаза, увидел Ларису Сергеевну — она шла через лужок, на котором осенью он пригласил Ветлугина и девушек на всенощную. Галинин сразу же внушил себе, что молодая учительница ищет его. Ее лицо было напряженным, и вся она, красивая и строгая, показалась Галинину совсем не такой, какой запомнилась ему. Лариса Сергеевна тоже увидела Галинина, но ничем — ни жестом, ни взглядом — не выдала этого, потому что думала о Ветлугине, представляла свою жизнь с ним. Галинин не подозревал, о чем думает молодая учительница, принялся уверять себя: «Одно мое слово, и она подойдет. Даже не подойдет — подбежит, устремит на меня взволнованные, полные надежды глаза». Его взгляд невзначай упал на Лизину могилу, по телу пробежала дрожь. Страдая от любви к Ларисе Сергеевне и в то же время проклиная себя за Лизину смерть, он, обращаясь к учительнице, мысленно пробормотал: «Ступай с миром, девушка».

После разговора с Ларисой Сергеевной Ветлугин ни о чем, кроме нее, не мог думать, перебирал в памяти все, что сказал сам, вспоминал, как она воспринимала его слова. Понял — сегодня и с Колькой заниматься не сможет, сходил к нему на работу, сказал об этом. Колька неожиданно обрадовался.

Домой идти не хотелось, и Ветлугин прямо с портфелем побрел куда глаза глядят; минут через сорок очутился километрах в двух от села, на небольшой полянке, окруженной со всех сторон плотным кольцом деревьев. Отойдя от тропинки, пересекавшей полянку, сел на потемневший пень, широкий и прочный, как табуретка, снова стал размышлять, легко переносясь от радости к унынию.

Промелькнул час, другой, третий. Потянуло холодком. «Пора», — Ветлугин взял портфель, медленно побрел домой.

Как торжественно прекрасны весенние вечера, когда небо еще обласкано лучами заходящего солнца, но уже меркнет, покрывается легкой дымкой, и откуда-то издали, с противоположной стороны от скрывшегося солнца, неторопливо, словно бы нехотя, наползает сумрак, несущий прохладное дыхание ночи, когда ослабевает и постепенно смолкает пение птах, они начинают перепархивать с ветки на ветку, с дерева на дерево в поисках надежного укрытия от ночной сырости и тех, кто кормится ночью, кто опасен, быстр и хитер, когда запоздалый, встревоженный грай заставляет озираться, вслушиваться в каждый шорох. Темнота густеет, становится тихо, и невольно возникает мысль: вот и прошел еще один день, для одних радостный, для других — хуже и представить нельзя. Запахи весны, насытившие воздух, дурманят голову, плечи сами по себе подергиваются в легком ознобе, нападает сладкая зевота, хотя желания спать нет и еще долго не будет.

Проходя мимо дома Ларисы Сергеевны и Валентины Петровны, Ветлугин услышал голоса, сразу насторожился. Постоял несколько секунд и ахнул — Валентина Петровна и Колька. Он что-то говорил, захлебываясь в бесшабашном возбуждении, она смеялась — поощрительно и снисходительно. «Как все переменчиво в жизни», — с улыбкой подумал Ветлугин, завидуя Кольке и одновременно радуясь за него. Мысленно пожелал этому пареньку счастья и побрел дальше.

Неподалеку от рассохинской избы навстречу кинулась Колькина мать, разочарованно пробормотала:

— Обозналась.

Ветлугин сказал, что Колька, должно быть, скоро придет.

Рассоха горестно вздохнула.

— Мужа караулю. Загулял мой Нюхало, чтоб житья ему на том свете не было!

— Вернется, — неуверенно обнадежил Ветлугин.

Рассоха невесело рассмеялась.

— Через седмицу вернется. Надо к батюшке бечь — пусть молитву сотворит, авось господь смилостивится. Сейчас покормлю свою ораву и побегу.

Галина Тарасовна, когда Ветлугин вошел, рассматривала его драные брюки. Они давно износились, он собирался выбросить их или разорвать на тряпки. Так и сказал.