Юрий Додолев - Просто жизнь - Повести и рассказы

Было воскресенье. Петька читал, уткнувшись носом в книгу, иногда поерзывал на стуле, лохматил волосы, улыбался или становился очень серьезным. В эти минуты Василию Ивановичу очень хотелось узнать, про что читает сын, но он помалкивал — боялся уронить авторитет.

Василий Иванович проснулся минут пятнадцать назад, стоял в подштанниках около окна. Виднелся двор — потемневший от воды сарай, скособоченный плетень, калитка, часть огорода и улица. По стеклу стекала вода, из прикрепленного к крыше желобка лилась в кадку вихляющая струя. Ветер был сильный, порывистый, и в кадку иногда попадали только брызги. Она была уже полной — вода перекидывалась через край, устремлялась постепенно мутнеющим ручейком к огромной, все увеличивающейся луже. К деревянному корытцу, стоявшему посередине двора, приблизился селезень, погрузил клюв в размоченный водой корм и сразу отошел, оскорбленно подпрыгивая жирненьким клинушком.

Василий Иванович поскреб под мышками, побарабанил пальцем по стеклу. Покосившись на Петьку, подтянул подштанники, вздохнул, хотел было пройти на кухню — там уже гремела чугунами Анна Григорьевна, но увидел спрыгнувшего с грузовика попа, насквозь промокшего, с похожей на мочалку бородой, и, не сдержавшись, помянул черта. Петька оторвал глаза от книги, удивленно посмотрел на отца.

Поп расплатился с шофером. Откинув подол подрясника, сунул кошелек в карман, закурил и, увязая в грязи, потопал по тропинке, проложенной через огороды. «Ишь как ловко смалит. В райцентр или в Хабаровск ездил. Небось жаловался на меня», — с неприязнью подумал Василий Иванович и одновременно отметил, что еще месяц назад поп был гладкий, а теперь отощал — костист, лопатки торчат, худобу лица даже борода не скрывает. Директору уже доложили, что Ветлугин, Лариса Сергеевна и Валентина Петровна были в церкви. В понедельник он собирался вынести им порицание, но еще не решил — публично или в кабинете. Надо было посоветоваться с женой.

— Пожаловал! — напустилась на него Анна Григорьевна. — Десятый час, а он еще в одном белье по избе разгуливает.

— Погоди, — сказал Василий Иванович. — Поговорить надо.

— Надень штаны — тогда и говори!

Василий Иванович обиженно посопел, поплелся в спальню, надел брюки. Он мог дать голову на отсечение, что Валентина Петровна смолчит, а Ветлугин и Лариса Сергеевна наверняка скажут что-нибудь неприятное.

— Чего стряслось-то? — спросила Анна Григорьевна, когда он снова появился на кухне.

Василий Иванович опустился на табурет, налил себе молока, отрезал ломоть хлеба.

— Завтра серьезный разговор будет. Но где говорить с ними — в учительской или в кабинете, не решил.

В жарнике [8] Жарник — топка в печи. весело потрескивали дрова, на столе лежала горка крупно нашинкованной капусты — Анна Григорьевна собиралась варить щи.

— Не трогай их, — сказала она. — Ничего худого не было.

Василий Иванович был другого мнения. Служба в армии пополнила его лексикон словом «не положено», очень полюбившимся ему. Молодые учителя совершили то, что было им не положено.

Анна Григорьевна сновала от стола к печке, бесцеремонно задевала мужа локтем, и Василий Иванович наконец догадался, что так она поступает нарочно. Стало обидно. Он отодвинул недопитое молоко и ушел.

Петька, шевеля губами, перевернул страницы. Василий Иванович взглянул на обложку и, срывая зло, рявкнул:

— Нечего с книжечкой прохлаждаться — уроки учи!

— А я что делаю? — возразил Петька. — Алексей Николаевич всем велел «Преступление и наказание» прочитать.

Читал Василий Иванович мало и только газеты. Напустив на лицо строгость, спросил:

— Ро́ман?

— Роман, — поправил Петька.

— Ро́ман, — упрямо повторил Василий Иванович — раньше так говорили все: он, Анна Григорьевна, Петька.

— Алексей Николаевич велит ударение на втором слоге ставить, — объяснил сын.

Крыть было нечем.

Лужа все увеличивалась. Василий Иванович снял с гвоздя дождевик, взял лопату, вышел во двор.

Дождь был реденький, мелкий — обыкновенный осенний дождь. Дымы над избами валились набок, хотя ветра не было, растекались в стылом воздухе, смешивались с туманом. Облитая дождем трава поникла, на огромных лопухах ртутно поблескивали капли. Под навесом бродили куры, огненно-рыжий петел с великолепным гребнем строго поглядывал на своих подруг; от конуры метнулась, перемахнув через плетень, молодая резвая сучка с измазанным грязью животом; длинноухий кобель, гремя цепью, виновато помотал пушистым хвостом.