Юрий Додолев: Просто жизнь: Повести и рассказы

Техника и люди представляли в Зинином воображении один сплошной поток, прикативший сюда из тыла и растекавшийся теперь по воле Зины и других регулировщиц на более мелкие потоки. Те, в свою очередь, превращались в еще более мелкие, достигали заранее намеченных рубежей на переднем крае. По движению этого потока Зина научилась определять, где и когда предстоит наступление, артналет или перегруппировка.

Части 3-го Белорусского фронта стремительно продвигались к границам Восточной Пруссии, и вместе с ними продвигалась Зина и ее подруги, обживая на день, на два, иногда на неделю новые перекрестки и развилки.

Несмотря на то что Зина стала регулировщицей совсем недавно, она уже побывала под бомбежкой. В тот день на автомашины с пехотой налетели «юнкерсы». На какое-то мгновение Зина потеряла слух и, ничего не понимая, смотрела на разбегающихся в разные стороны солдат, на вспыхнувшие грузовики. Потом, когда слух возвратился, она услышала крики, надрывный рев самолетов, наших и немецких. Задрав голову, глянула в небо и радостно вскрикнула, когда самолет с черными крестами на крыльях свечкой устремился вниз, оставляя позади себя дымный след… С дороги убрали искореженные машины, раненых увезли в медсанбаты и госпитали, убитых похоронили в общей могиле, и колонна снова двинулась в путь. А Зина осталась на перекрестке и, взмахивая флажками, старалась не смотреть на кровавые пятна.

Бомбежку она продолжала вспоминать и много дней спустя, когда линия фронта передвинулась далеко на запад. И чем больше она думала об этом, тем острее ощущала то опьяняющую радость (это чувство охватывает людей, когда они избегают смертельной опасности), то тревогу: Зине почему-то казалось, что другой такой бомбежки не пережить. В эти минуты ей становилось все нипочем, и тогда она начинала напропалую кокетничать с молодыми солдатами и офицерами, даже влюблялась в некоторых из них, иногда на час или два, а чаще на несколько минут, пока этот человек был рядом. И очень хотела влюбиться по-настоящему, мечтала испытать то, о чем рассказывали подруги — такие же регулировщицы, как она. А иногда ее вдруг охватывал страх, и она, боясь новой бомбежки, украдкой взглядывала на небо. Вот уже неделю небо было серым, однообразно-скучным; повсюду, насколько хватал глаз, клубились облака, нависая над верхушками сосен…

Младшие сержанты Виктор Митрохин и Михаил Панченко прибыли на фронт осенью, когда с блеклого неба нудил и нудил мелкий колючий дождь. Фронтовые дороги развезло. Битюги тащили пушки с налипшей на колеса грязью, скользкой и тяжелой. Раздавались выкрики, брань; щелкали кнуты, которыми ездовые щедро нахлестывали коней, покорных и безучастных к своей судьбе. Митрохин с жалостью подумал, что коням на войне тяжелее, чем людям, что они тоже гибнут. «Но без них не обойтись, — решил Витька. — Это только на политбеседах говорится, что нынешняя война — война моторов». Он хлюпнул носом и произнес вслух:

— Сколько топаем — ни одного тягача!

— Одни лошадиные силы, — подтвердил Панченко и по давнишней привычке потрогал уши — руки у младших сержантов были свободны.

Митрохину и Панченко предстояло дойти до развилки. Оттуда до хозяйства старшего лейтенанта Самохвалова, в чье распоряжение направлялись они, было километров шесть.

— Если, конечно, по прямой идти, — добавил капитан, работник штаба. Он посмотрел на их сапоги и убежденно произнес: — Доберетесь! Полгода назад младших командиров в обмотках присылали.

— Доберемся, товарищ капитан! — ответил Митрохин и тоже посмотрел на сапоги: они чуть жали ему, даже портянки пришлось заменить — вместо байковых, зимних, намотать бязевые, летние.

Где-то впереди образовался затор. Колонна остановилась. Кони тяжело дышали, их лоснящиеся от дождя бока вздувались, становились похожими на огромные бочки. Бойцы достали кисеты, и над колонной повис дым.

Митрохин и Панченко шли сами по себе и не остановились, когда на дороге образовался затор, — продолжали свой путь в хозяйство старшего лейтенанта Самохвалова, выбирая места посуше. Слева и справа вовсю дымили бойцы, посматривали на небо, радуясь короткой передышке, рассуждали о том, что кабы не дождь, то «он» дал бы прикурить. Митрохин тоже подумал об этом, пробормотал задумчиво:

— Вот он какой, фронт.

— Это еще не фронт, мил человек, — возразил усатый солдат, — это только дорога туда.

Панченко угодил сапогом в грязь, которая обрадованно чавкнула. Он попытался высвободить сапог, но вытянул только ногу, туго обмотанную байковой портянкой.