Акмурат Широв - Сад неведения

Заядлый охотник, он как-то взял Бакы с собой на охоту в дженгел.

Минули дамбу и углубились в заросли. Русло третьей арны было сухим. Вторая арна совсем обмелела, и они перешли ее вброд.

Дядя на ходу снял с плеча двустволку и на всякий случай зарядил, вынув два патрона из патронташа. Он стал неузнаваемо сосредоточенным и внимательным. Бакы же, несшему удочки, становилось скучно.

Шли и шли, все дальше углубляясь в дженгел. И наконец вышли к первой арне с сильным, мутным течением. Метрах в ста протока впадала в большую реку с бакенами на отмелях.

У арны в тени раскидистого петде сделали привал. Насобирав хворосту, развели костер и, наполнив кувшин илистой водой, поставили на огонь. Накопали червей и, наживив крючки, закинули удочки. Попили чай с загрязненными кусочками сахара вприкуску и поджаренным на углях хрустящим чуреком.

Пузанчик услышал крик фазанов. «Их должно быть двое, самец и самка»,— и показал в сторону белесого камышового моря. Верхушки камышей рябились, как волны.

— Ты следи за удочками! Никуда не отлучайся! Я скоро вернусь.— Перевернув пиалу, дядя подхватил ружье и нырнул в дженгел. Его голова в кепке то и дело выныривала из зарослей.

Бакы следил за ним. Дядя прошел по лакричному полю и дошел до тех камышей, где имели неосторожность крикнуть фазаны.

Рыба не клевала, поплавки лежали в тихой заводи без движения. Солнце перевалило далеко за полдень. Тишина стояла невыносимая. Скоро он услышал стук и подумал, что сердце его так бьется. Но звук усиливался и становился похожим на работу мотора. Где-то через час он увидел на большой реке старый пароход, который, пыхтя, тащил за собой длинную баржу, груженную кипами хлопка. Кипы были туго перетянуты ржавой проволокой.

Когда баржа превратилась в черную точку, на реке снова воцарилась тишина. Всякие мысли, страхи лезли в голову. А дяди все еще не было. Наконец Бакы услышал выстрел, за ним еще. Обрадовался, теперь-то дядя вернется скоро.

Захотелось пить. Подошел к берегу и поскользнулся, но выкарабкался, держась за непрочный корень, с полным башмаком воды.

Прошел еще час. Но дяди не было. Может, заблудился? Или увлекся и ушел далеко, забыл про него? Может, он снова хочет его испытать?

Му-у-у!!!

Из камышей высунулась голова с рогами. Неясное существо добрыми глазами глядело на него и мычало. Привычное домашнее животное! Обрадованный, мгновенно утратив страх, он подбежал к нему и взял за хвост. И корова пошла, наверное, думая, что машет хвостом, а хвост-то был зажат в цепких его руках! Чуть дальше оказались другие коровы, поджидавшие спутницу. Эти коровы сами паслись здесь и к вечеру возвращались домой. Тугие вымена висели, полные вкусного молока. Коровы бежали, попеременно мыча, торопясь быстрее оказаться под руками хозяек, которые освободят их от ноши.

Не прошло и часа, как Бакы увидел крепость, а потом и дома вокруг нее. Коровы нашли дорогу и привели его домой.

Застрелив двух фазанов, Пузанчик наконец вспомнил о племяннике и хотел было повернуть назад, но там дальше в тамарисковой роще раздались крики других фазанов, тоже самки и самца. Пусть учится перебарывать страх, это ему на пользу пойдет, решил он о племяннике и двинулся на крик новых фазанов. Но фазанов там не оказалось. Охотничья страсть уводила его все дальше и дальше. А там и солнце опустилось над рекой огромным румяным чуреком. Почувствовав голод, он поспешил обратно. Недоеденный чурек, куски сахара, чайник — все лежало на месте. Рядом валялись пиалы с черными от ила донышками. Бамбуковые удочки были воткнуты в глиняную мякоть берега. Только Бакы не было.

Пузанчик метался по берегу, окликал его, но ни слуху ни духу.

А Бакы тем временем сидел за ужином, мама плов приготовила. После ужина собирался погулять на улице.

Дядя заметил следы. Следы вели к воде и скользнули вниз. Обратных следов не было, почему — и для Бакы осталось загадкой. Пузанчик понял: утонул. Уже мало чего соображая, он кинулся в арну в поисках утопленника. Нырял, тыкал жердью, проверяя арну до реки — не зацепился ли труп за корни? А течение уносило его в большую реку, где начинались водовороты. Едва выбравшись на берег, обессилев до предела, отчаявшись, он опустился на песок, пахнущий коровьими лепешками и мочой, и завыл.

«Будешь воспитывать, будешь! — колотил он себя по башке.— Поплатился? Зачем брал с собой? Собственной глупостью убил!» Но больше его мучило другое, что скажет родителям мальчика, как скажет, с каким лицом им покажется!