Александр Семёнов - Редкие девушки Крыма

– Но знаешь, – пересказал я то, что слышал от Кубы, – на тренировках по мешку, а я у тебя сейчас в роли мешка, можно показывать чудеса. Когда перед тобой настоящий человек, которому надо сделать больно, а он ещё может в ответ, это совсем другая психология. Ты представь, что я серьёзный враг, и ударь как следует.

– Ну, я не знаю… – замялась она.

– Попробуй.

И, чтобы подразнить, слегка уклонился и кончиками пальцев задел её бок. Лена поёжилась.

– Не стесняйся, давай.

Повторил, ещё раз… Всю науку Лена тут же забыла, её ответное движение напомнило взмах крыла бабочки. Дальше она только сжималась, отступала, тихо айкала и, коснувшись лопатками стены, в один миг напряглась и затвердела.

– Не надо, – прошептала она, почти не размыкая губ, – пожалуйста…

И так взглянула на дверь, что я подумал: неудобно именно здесь.

– Хорошо, извини, – сказал я. – Ты не обиделась?

Она покачала головой.

– Работаем дальше?

– Да, – ответила Лена, садясь за стол.

Когда вернулась Полина Сергеевна, мы решали задачи с таким видом, будто ничем другим и не занимались, и стрелка моего душевного барометра, так и не пройдя верхней точки, кое-как отползала вниз. А, уже собираясь уходить, я обратил внимание на стопку «Юностей», лежащих на тумбочке; мы все выписывали и читали примерно одно и то же.

– Читаешь? – спросил я.

– Иногда. Здесь много всего…

– Не знаешь, с чего лучше начать?

Лена кивнула. «Она кивнула своей головой», – как я однажды перевёл фразу из какой-то английской повести, которую взялся читать со словарём, но бросил после нескольких страниц.

– Можно, я подскажу?

И, получив разрешение, быстро нашёл два прошлогодних номера: с рассказами Владимира Набокова, к первому из которых, «Пильграму», подступался несколько раз, пока не распробовал, но уж потом меня было не оттянуть, и «Воспоминаниями» Надежды Мандельштам.

О том, что голос у меня не самый обыкновенный, я догадывался и прежде. В один из первых дней сентября мы спели на ранчо несколько песен в дырочку Мишиного двухкассетника, потом слушали запись, узнавая себя и остальных. Я различал голоса так ясно, будто видел посуду на столе. Голос Марины – хрустальный бокал, Миши – чуть покосившийся на бок кофейник, Тани – электрический прибор наподобие тостера. Светы Шульц – ваза с абрикосовым джемом, Олега – сойдёт, пожалуй, за гранёный стакан… А где же мой?! Я растерянно шарил мысленным взором по скатерти, пока не сообразил, что мой голос – это стол.

И вот теперь, едва я даже не спел, а лишь осторожно, пробуя и примериваясь, выдохнул начальные звуки в микрофон, как этот стол, брыкаясь всеми четырьмя ногами, полетел из гулкого угла мне точно в голову. Будто я очутился в кино, посреди какой-то салунной драки… Машинально сделал движение уклониться и, конечно, сбился и замолчал на середине первой строки.

– Да всё нормально, – сказал за спиной Василий Васильевич, – поиграй ещё, привыкни.

Я отвернулся от микрофона и, стараясь забыть о нём, тронул струны. Медиатор я пока не чувствовал, играл пальцами, как привык на акустике, но даже так ощущения от электрогитары были потрясающими! Те же струны, тот же гриф, разве что чуть более узкий, а звук – другой, настоящий, как по радио или на кассете. Словно это не я играю и, стоит только подумать, как и запоётся само собой:

Нет… Это, пожалуй, не запоётся. Для начала что-нибудь попроще:

Если честно, то репетировал я, с прицелом на Новый Год, вот эту песню:

которую пел под свою гитару не одну сотню раз, но в этом подвале с тусклыми лампочками под потолком и бетонными стенами в потёках разноцветных красок голос, хоть тресни, ругался с музыкой сильнее, чем все туманы мира со всеми дождями и грозами. Когда же Василий Васильевич добавил к моим аккордам звуки бас-гитары, я сбился окончательно и позорно, прямо на глазах сидевшей за барабанами Тани и всех остальных.

– Ладно, отдохни пока, – сказал учитель. – Марина Викторовна, ваш выход!

Марина, как ни странно, не настаивала на репертуаре современных рок-групп. Я сначала удивился, а затем предположил, что она думает так же, как и я. Песни современных рок-групп слишком крепко и кровно связаны с исполнителями и авторами – это ведь, как правило, одни и те же люди. Хорошая эстрадная песня, тот же «Снег» или «Королева красоты», – как выпущенная на волю птица, поймать её и вновь отпустить может любой, были бы способности. А рок-песня – скорее одежда её создателя или даже часть тела. Где-нибудь во дворе ещё можно тихонько спеть «Белый снег, серый лёд», но громогласно, со сцены? Всё равно что оторвать и приставить себе чужую руку.