Александр Семёнов - Редкие девушки Крыма

– Будет пространство, куда смогу хотя бы на двадцать минут уйти, побыть одной, – сказала Таня, – хочется иногда. Ну и ты, если вдруг…

Честное слово, я не догадывался о таких её желаниях.

Первое время казалось, что на новом месте всё идёт наперекосяк. Мы стали ругаться без видимых причин. Точнее, Таня ругалась, могла повысить голос, ударить по столу кулаком и, хлопнув дверью, закрыться в другой комнате. Я не кричал в ответ, не бросал ничего на пол и всякий раз оставался в недоумении. Что с ней произошло? Куда подевалась прежняя, весёлая и ласковая Таня? Так продолжалось больше двух месяцев.

В один из вечеров она припомнила Лену Гончаренко.

– Я знала! – говорила Таня, блестя сухими глазами. – Знала, что тебе Ленка больше нравится! Тебя к ней тянет, чувствовала! А со мной хотел быть рассудочно, потому что я надёжная, со мной не пропадёшь! Ладно, думала, старается человек, уговаривает себя, надо дать шанс. Дала. А лучше бы не стоило!

Я стоял в полном остолбенении.

– Таня, что ты выдумываешь? – сказал наконец. – Лену не очень хорошо приняли в школе, мне было её жалко, только и всего. А потом всё наладилось и…

– А меня тебе не жалко?! – крикнула Таня, унеслась в ванную и включила полный напор из крана.

После таких сцен она быстро остывала и первая делала шаг навстречу, вот и тогда подошла через десять минут и, обняв меня, сказала:

– Саш, я наговорила кучу ужасных глупостей. Прости, пожалуйста… и, если можешь, забудь. Это была неправда.

И ночью сделала всё, чтобы доказать правоту этих примирительных слов. Я простил бы и так, но забыть не мог и стал размышлять. Тане двадцать два, как ни странно это звучит. Много ли я о ней знаю? Довольно много; возможно, больше о ней знают только её мама и папа. Но что она пережила в детстве, сколько раз летала с велосипеда и глядела на землю с крыши? Это я мог только предположить. А сколько неприятного видела и до сих пор видит на учёбе и практике? Шутит обо всём по живости характера и медицинской привычке, но в глубине накапливаются тяжёлые впечатления, обиды, вероятно, даже страхи, хоть она и ничего не боится. Вспомнил ту овчарку, о которой Таня рассказала в первый вечер… Наверное, она больше не может держать это внутри, всё выходит на поверхность. И из-за Лены, конечно, переживала. Почему достаётся мне? Может быть, потому что доверяет, знает, что ничего из услышанного не использую против неё…

Таким образом, я не только оправдал её со всех сторон, но даже увидел в этих ссорах знак ещё большего сближения. Постепенно они сошли на нет, всё наладилось.

Теперь о том, что получилось с Леной Гончаренко. Мы не теряли связи во время моей службы и после, от Тани нашу переписку я скрывал. Лена писала на абонентский ящик, её конверты я выбрасывал, а письма подсовывал в другие, невинные конверты и без опаски хранил дома. Лена окончила колледж, работала в школе, поступила на заочное отделение пединститута.

Мои первоклашки меня любят и слушаются. Но, когда по коридору несутся навстречу здоровые лбы с пятого по одиннадцатый, всё внутри противно сжимается и по привычке ищу шапку-невидимку. Потом говорю: эй, ты всё-таки учитель! И с гордо задранным носом иду своим путём…

О личной жизни она не спрашивала, я и не писал. И сам не интересовался.

Той весной, когда мы с Таней вновь ушли в самостоятельный полёт, Лена сообщила, что вскоре на несколько дней приедет в Питер. Появилась возможность встретиться, и, будь Таня в отъезде, я бы рискнул. Но увидеться с Леной – и бог весть какая молния сверкнёт, я представлял не катание по рекам на теплоходе, а номер в гостинице, завешенное окно, капли воды после душа на её голых, незабываемых ногах, – увидеться с нею и тем же вечером, как ни в чём не бывало, явиться к Тане?.. Невозможно. Я ответил: увы, к сожалению, в эти дни уезжаю, неотложные дела. Так и не пересеклись, но некоторое время ещё писали друг другу. В одном из писем Лена сказала, что вышла замуж, в следующем – что ждёт ребёнка и вместе с мужем-лейтенантом готовится ехать в Севастополь. Прислала фотографию в белом платье и чуть ли не на целой странице поведала о том, сколько хорошего я для неё сделал и как много значу в её жизни. Это было похоже на прощание. Я написал ответ с пожеланием счастья в новом-старом краю и подумал: стоит ли продолжать? Взрослая женщина, в скором будущем мать семейства, нужны ей мои письма? Будь мы хотя бы друзьями – тогда можно понять. Но разве мы были друзьями? Кем вообще мы были друг другу? Ответа нет.