Наталья Галкина - Ошибки рыб

Ядовитый? Наркотического действия? Я не чувствовала ни дурноты, ни опьянения. Выйдя на середину склепа, где было светлее, я заглянула в глечик. Солнце решило мне помочь, вышло из-за облака, высветило внутреннюю поверхность кувшина. К одной из стенок, снабженной специально сделанным анонимным гончаром приливом, выступом, прилепился огромный — живой! я знала, что живой! — кокон. Я выронила кувшин, он разлетелся на части, ударившись об оставленный на полу заступ. Едва сдержав крик, стоя на коленях, я обследовала кокон. Он был невредим.

Я сняла косынку, уложила в нее черепок с посланцем былой фауны, связала в узелок, быстро собрала черепки, вылезла из раскопа, кинула черепки к другим черепкам до кучи, порысила к грузовику, увозившему всех в лагерь, с нетерпением заскочила в свою палатку с припрятанным трофеем, чувствуя себя закоренелой преступницей, воровкой, поняв за секунду грабителей гробниц, воров всех времен и народов.

В углу палатки между изголовьем моего спального мешка и рюкзаком устроила я для своей драгоценной находки гнездо в одной из своих войлочных шляп, прикрыв его марлей и ситцевой юбкою.

Теперь оставалось только ждать, набравшись терпения. Я уже видела в воображении своем летунью, которая должна возникнуть, вылупиться, проснуться, — букварницу, белую бабочку с буквами на крыльях.

Я не слышала, как он возник у меня за спиной, поглощенная рассматриванием красавца кокона, ракеты-носителя, в чьем нутре уже чуяла легкое движение. Он вырвал шляпу с коконом у меня из рук, швырнул на пол, растоптал. Я вцепилась в его рожу, как кошка, он схватил меня за руки, силищи невероятной цепкие пальцы, мертвая хватка.

— Дура чокнутая! Ты что себе позволяешь? Ты что творишь? Ни одна мандовошка другой эры не должна ожить, ни одному семечку нельзя дать прорасти! Откроешь сундучок с чумой, Пандора недоделанная.

— Это не вошь, скотина, это бабочка.

— По мне хоть тля. Правила шляния по чужим эпохам: не дать временам перемешаться, не позволить животным таскаться из одних исторически-географических эпох в другие… ну, и так далее, потом выучишь. Прежде чем в чужую машину времени лезть, надо свои полномочия выяснить.

Он отпустил меня, оттолкнул, завернул в газету мою истоптанную шляпу с остатками, с останками драгоценного существа, поскакал к вечернему костерку. Я трусила за ним. Сверток полетел в огонь, запах паленого войлока, снопы искр.

— Что за дрянь жжете? Портянки, что ли? — спросил бульдозерист.

— Ай да фейерверк! — вскричал Витя.

Долго не могла я уснуть, а на рассвете разбудил меня топот, незнакомый глухой шум, шелест. Я выглянула из палатки (спали мы в свитерах да куртках: ночи были холодны, жара набирала свое к полудню). На западе в лиловой голубизне меркли звезды, на востоке перебирала краски заря, в зените небо зеленело. Стадо овец двигалось по степи, руна, подобные бурунам, шевелящаяся лава множества, чабан на коне с шестом, точно кочевой воин с пикой; войлочная шапка его напоминала шлем. Я побрела к овцам, чтобы убедиться, что они не мерещатся мне.

— Здравствуй, Алдын-кыс! — сказал чабан.

Все тувинские рабочие называли меня Алдын-кыс, Золотая Девушка. Им нравилось, что я рыжая, они всегда смеялись, глядя на меня.

Чабан перегонял овец с пастбища на пастбище. «Моя хижина там, за горой». Я спросила, не позволит ли он мне покататься на лошади. В детстве у тетушки в деревне я ездила верхом. Чабан знал, что я художница, пригласил нас с подружкой в гости, сказал: все художники из экспедиций его хижину рисовали — и пообещал подыскать лошадку посмирнее. В тот же вечер подружка сидела с этюдником перед чабанской хижиной, а я тщетно пыталась сдвинуть лошаденку с места, та упрямилась, привыкшая к вечернему отдыху: вечер, время пастись, а снова гонят куда-то. Наконец чабан хлестанул ее по крупу плетью, и она потрусила. За вторым распадком с двумя ртутно светящимися бакалдами, не доезжая до одного из аржанов — источника с необычайно чистой и вкусной серебряной водою, я сумела остановить кобылку, а потом развернуть ее. И тут помчалась она, как бешеная: домой! домой! Я вцепилась в гриву, не надеясь добраться до хижины живою, но добралась. За неделю лошадка привыкла ко мне и доставляла мне великую радость вечерними выездами в степь.

Зато вечерние прогулки по степи с торговцем кошками мне ни малейшего удовольствия не доставляли, но он упорно навязывал мне свое общество.

— Только ты да я знаем, каково ходить из будущего в прошлое, из прошлого в будущее, остальные прозябают в невинности, в ее одури сонной. Мы с тобой пара.