Наталья Галкина - Корабль и другие истории

В школе, в десятом классе, поехала я со школьной подружкой Катей К. в Пулково, в гости к Катиным знакомым Кайдановским. Нас угощали чаем с вареньем, мальчики (братья Кайдановские) катали нас на велосипеде и мотоцикле, потом мы пошли гулять. Был теплый весенний день, цвела сирень, мелкие ярко-желтые цветы (мать-и-мачеха?) пестрели в траве. Мы поднялись на маленькое плато, лужайку почти без растительности, подсыхающая после прошедших дождей земля, северный такыр. Крупные с извилистыми границами маленьких континентов пластины суглинка с редкими пучками травы, марсианская инопланетная площадочка; навстречу нам, поднявшись по тропке из противоположного овражка, шел коротко стриженный, легко одетый человек с военной выправкой, мальчики поздоровались с ним, а нам отшептали, что вот-де необычайный астроном, Пулковская знаменитость; я запомнила его глаза, очень светлые, почти без зрачков, словно он постоянно глядел, не мигая, не боясь света, как сокол, на видимое ему одному солнце. Много позже в журнале «Аврора» увидела я фотографию этого человека в статье о нем (он смотрел прямо на меня своими необычайными светлыми глазами, по ним я его и узнала) и прочла, как его зовут: Николай Александрович Козырев.

Далее мы познакомились дважды; заочно и очно.

Заочно — когда позвонил мне друживший с Козыревым поэт Охапкин: сына Козырева ранили, ударили ножом. Я отзвонила отчиму, нейрохирургу, тот связался с одной из хирургий Военно-медицинской академии, раненого отвезли туда, оперировали, все обошлось. Потом Николай Александрович мне отзвонил.

Следующей осенью он пригласил моего отчима и хирурга, спасшего его сына, в Пулково, сказав, что хочет показать им необычайно красивое, видное в ту ночь в телескоп созвездие Геркулеса. Все и поехали, и моя матушка с моим старшим сыном (тогда он был маленький), а мне в машине места не хватило.

Я подарила Козыреву свои стихи, которые ему очень понравились, и мы периодически разговаривали по телефону, звонил он не так часто, но постоянно, а говорить мне с ним всегда было легко.

Однажды он приехал к нам в гости на Тверскую, три. Пока мы ужинали, в соседней комнате проснулся мой младший, еще не начавший ходить, перенесший в раннем младенчестве менингоэнцефалит Алеша. Он заплакал, я чуть-чуть замешкалась в кухне, Козырев оказался возле кроватки ребенка раньше меня, взял его на руки, он затих. Держа малыша на руках, Николай Александрович сказал мне:

— Никогда не оставляйте его надолго одного.

Тогда еще никто не знал, что Алеша — аутист, «человек дождя», инвалид на всю жизнь, долгие годы с трудом расстававшийся со мной даже на полчаса (у аутистов существует «симбиоз с матерью»).

Войдя, я увидела их обоих.

Ребенок, обычно панически боявшийся чужих, преспокойно сидел на руках у незнакомого дяди; слегка откинувшись, они смотрели друг на друга: Козырев слева, Леша справа (лагерник, прошедший некогда по снегам почти полярной широты на лыжах из шарашки около ста километров, сиживавший на шпалах узкоколейки под Норильском со Львом Гумилевым, читавшим ему стихи отца и свои, великий ученый, которого называли шарлатаном, и ребенок, заразившийся в роддоме тяжелейшей инфекцией, инвалид детства, у которого не будет своих детей, чья жизнь подобна героическому подвигу, потому что всякий пустяк в мире страхов и хаоса будет даваться ему великими усилиями).

И их двойную парсуну в профиль запомнила я навсегда.

Намедни нам во всеуслышание Юрий Шевчук напомнил;

— «Титаник» строили профессионалы, а Ноев ковчег — любитель.

Новый дом поставили неподалеку, пятистенок, золотистые рамы, высокое крылечко. А старый дом стоит в спутанной траве, точно призрак, полон детских страхов, да и взрослых тоже. Все в нем звучит на разные голоса: летучие мыши на чердаке, мыши или крысы в подвале, куда залезают, расхрабрившись, кошки округи, чьему шипению вторят часовщики-древоточцы, сверчки; страшнее всех шершни, дом полон их ласточкиных гнезд. Сколько существ ютится между обоями и древней стеною! В одну из ветхих комнат никто уже три года не заходит, оттуда днем и ночью — шорохи, шажочки, прыжочки, топанье, хлопанье, чавканье, чмоканье, щелканье, скрежеты, шелест. Прилеплены звуки неотъемлемо, от мышеписка до вранограя. Допотопные бревна стен до трухи сгнили, дом стоит на обоях. Кажется, вот-вот унесет его ветер, но дом не дается.