Андреас Штайнхёфель - В центре Вселенной

– Фил?

– Да?

– Посмотри на меня.

Я поднимаю взгляд. Глэсс наклонилась вперед; ее лицо больше похоже на застывшую, призрачную маску. Губы сжаты в тонкую темнеющую полосу.

– Я повела себя как шлюха.

– Не надо, мама, пожалуйста.

– Он застал нас, разумеется. Застал свою беременную девушку в постели со своим лучшим другом. Я не могла больше смотреть ему в глаза, – она пытается улыбнуться. В глубине ее зрачков мерцают крошечные огоньки. – Но я хочу хотя бы попытаться смотреть после этого в твои.

– Ты не имеешь права так говорить, – мне кажется, мое тело немеет. – Мама, это не так.

– Я знаю. Но я так думала много лет. И долго думала, сумею ли однажды произнести это, стоя перед тобой, – она снова откидывается назад, под спасительный покров тьмы. – Как бы то ни было, я решила уйти. Сначала я не знала куда, но потом вспомнила о Стелле. Твой отец не… Он на коленях умолял меня остаться. Он цеплялся ногтями за порог и раздирал себе пальцы в кровь. Бог мой, как он передо мной унижался. Мне было так стыдно, Фил.

– Но ты могла не уходить.

– Нет. Я не могла обещать ему, что подобное не повторится еще раз. И еще раз, и еще, и еще. Я бы так дальше и продолжала причинять ему боль. Он не заслуживал этого. Никто не заслужил такого обращения.

Ее рука соскальзывает с подлокотника и исчезает в тени. Я не заметил, как она начала плакать. Возможно, от мысли о том, что чувствовал мой отец, когда она уходила. Словно с тебя содрали кожу и натерли солью – должно быть, это были его слова.

– Ты не могла… остаться с Гордоном?

– Ему не нужна была беременная, – отрывисто говорит она, – а мне не нужен был он. Мы были детьми, Фил. Ему нужна была своя свобода, мне – своя.

Какая ирония. Все эти годы меня не оставляли мысли о Номере Три, но настоящей причиной того, что я так никогда с ним и не познакомился, был Номер Четыре – то имя, что стояло в списке сразу же после него. Нет, неправда, поправляю я сам себя. Настоящей причиной всегда была Глэсс. Глэсс и ее ненасытное желание любви – или того, что она таковой считала. Желание, которое она утоляла, где и как только могла. А если пытаться разобраться в причинах ее поведения – о, тогда мы опять уйдем в вопросы о страстях человеческих и о том, где и в чем заложено начало всех событий. Так что, дамы и господа, давайте лучше дождемся того, чем все закончилось, если мы не хотим свихнуться окончательно.

– Почему ты никогда не рассказывала нам об этом? – спрашиваю я, повернувшись к темноте. – Зачем было хранить это в такой тайне от нас с Дианой?

– Из-за Терезы, дарлинг.

– Я не понимаю…

– Я обманула ее, – перебивает меня Глэсс. – Когда она в первый раз спросила, где ваш отец, я сказала, что он бросил меня и обидел так, что я не хочу отныне об этом говорить. Она приняла это и больше не задавала вопросов. Но она помогала мне, и только благодаря ей я встала на ноги. Без Терезы не было бы вас – ни тебя, ни Дианы, – не было бы Визибла. Не было бы ничего.

– Ты могла бы объяснить ей позже. Думаешь, она бы не поняла?

– Может быть, и поняла бы… Но я откладывала это каждый день, все собиралась и собиралась, и вместе с тем убеждала себя в том, что я все сделала правильно. Выглядеть жертвой намного проще. Всем, что у меня есть, я обязана тому, что один раз сказала неправду. Тогда мне казалось, что это не такая уж дорогая цена.

В комнате вновь воцаряется молчание. Кажется, будто весь дом склонился и подслушивает наш разговор. Я вслушиваюсь в себя – нет, я не могу ее за это ненавидеть, хотя мы все заплатили за ее обман, прежде всего Диана, а не я. Но Глэсс сама себя наказала – наказывала каждым новым номером в своем списке, чтобы убедить себя и остальных, что она действительно заслужила того, как ее называл каждый маленький человечек, – того, что однажды нацарапали ей на капоте.

– Михаэль знает, да?

– Да, я рассказала… Может быть, он будет жить с нами, – немного помедлив, добавила она.

– Это хорошо.

– Возможно.

Я больше не в состоянии держать книгу и опускаю ее обратно на полку. Мои пальцы попадают по корешку гербария, и я отдергиваю руку, будто меня ударило током.

– Мама?

– Да?

– Как он выглядел?

– Диана на него похожа. Совсем чуть-чуть, – из темноты, как в жесте сострадания, мне навстречу протягиваются две раскрытые ладони. – У нее такой же цвет волос. Смешно, но остального я почти не помню.

– Как его звали?

Ладони опускаются.

– Нет, Фил.

– Мама, пожалуйста! Я хочу лишь попробовать.