Вдруг нелепый вопрос пробился в голову и застучал в виске: «А как бы ты назвала своего сына, если бы… Точнее, как бы назвала своего сына та женщина, танцовщица? Как она хотела назвать его?» И ответила, будто давным-давно заучила этот урок наизусть: «Рождение ее ребенка было чудом, может быть, самым большим чудом, которое когда-либо происходило в Доме Гильяно. А потому хотела назвать мальчика Иоанном или Яном, что означало «Бог помиловал».
«Элен, – внезапно подумала она. – Елена Юрьевна. Она назвала своего сына Яном». Ашер не мог не знать, как именно Амрита собиралась назвать их сына. «Женщины начинают видеть мои сны», – говорил он. «Ты можешь влиять на людей», – отвечал ему Антонио Аменти. И вот что произошло с Элен… Она думала, что поступает так, как хочет она. На самом деле ее история была лишь отражением в кривом зеркале трагедии Ашера и Амриты. Вот почему от Ашера нужно было бежать, не оглядываясь. Он страдает сам, но заставляет страдать и всех вокруг, особенно тех, кто по какой-то причине становится ему дорог, особенно тех женщин, кто напоминает ему жену. Он надеялся на чудо или жаждал мести? Неважно. Он заставлял людей страдать, и глубина этих страданий была огромна.
Она так задумалась, что чуть не пропустила мимо себя Антонио, но спохватилась и вовремя вцепилась в рукав его пиджака:
– Т-тони, Т-тони, – дрожащим голосом твердила она, губы прыгали, и у нее никак не получалось сказать то, что она собиралась. – Тони, п-позови Яна, п-п-пожалуйста, Иоанна, то есть Яна, – путалась она в именах.
– Что с тобой?
– М-м-мне надо с н-и-им п-п-поговорить, а он все не идет.
– Ладно, погоди. – Антонио взлетел, перескакивая через две ступеньки, вверх по лестнице. Спальня Яна находилась почти в самом конце галереи. Антонио постучал:
– Ян, ты там? Ян! А ну, к черту! – решил он – и нарушил Закон, по которому утром в спальни могли входить лишь Служители, открыл дверь. И тут же притворил ее за собой, чтобы никто из коридора, даже случайно, не увидел, что происходит с Яном.
* * *
Ян лежал на полу, руки и ноги сведены судорогой, пальцы скрючены. Тони бросился к нему, перевернул на спину:
– Ян!
И тут же увидел, что яркие глаза друга бесцветны. Тони вспомнил слова из сказки про лилу: «Перед уходом их глаза выцветают, становятся прозрачными, они в последний раз опускают веки».
– Ян, не вздумай умирать! Что еще за фокусы? – Под его руками в груди Яна, то затихая, то пускаясь вскачь, билось человеческое сердце. – Ты же демон! – чуть не плача, уговаривал его Тони. – Сделай с собой хоть что-нибудь! Ну же, Ян! Ты все можешь.
– Больно, – одними губами беззвучно произнес Ян.
Тони понял его.
– Больно? Тебе больно? – И подумал: «Какая это дикая должна быть боль, чтобы ее чувствовал Ян». – Что? Что мне делать? – крикнул Тони и тут же вспомнил про универсальное средство: – Тебе нужна кровь? Вот, сколько угодно крови, – разодрал он рукав рубашки. – Возьми хоть всю. Она – твоя.
Но Ян лишь слабо повел головой, мышцы шеи были натянуты как канаты, он не мог двигаться. Малейшее движение взрывалось во всех сплетениях человеческого тела пульсирующими вспышками боли.
– Г-гильяно, – едва слышно произнес он. – Г-гильяно, – повторил он.
И Тони понял: Яну нужна кровь Гильяно – настоящая породистая старинная кровь древнего рода убийц и тайных правителей.
– Я достану тебе ведро крови Гильяно! – пообещал Тони и выскочил за дверь. Но даже каплю крови Гильяно взять было неоткуда. Гильяно не делились кровью, оберегали ее чистоту. «Вот почему умирали Лучшие из Лучших, – вдруг сообразил Антонио. – Чтобы жить, им нужна была кровь Гильяно, но никто не давал им этой крови».
И он помчался на кухню. Возле самого провала в полу, перед черными мраморными ступенями, ведущими в преисподнюю Дома Гильяно, он замедлил шаг, пригладил волосы, одернул пиджак и поглубже затолкнул в рукав разорванную манжету. Сколько раз Тони во времена своего детства поднимался по этим ступеням с тем или иным блюдом в руках! Подниматься и спускаться нужно было очень осторожно, скользкие ступеньки так и норовили тебя подвести. Сколько раз он падал на этих ступенях! Сколько посуды перебил! «Хоть бы резиновый коврик положили», – подумал Антонио, прекрасно понимая, что, пока будет стоять Дом, никаких ковриков на этой лестнице не появится. Падения и наказания были частью учебы в Доме Гильяно. Ноги Антонио сами вспомнили все хитрости, которым он научился, будучи официантом и поваренком, он спустился в кухню, даже ни разу не поскользнувшись на коварном мраморе.
Читать дальше