Илья Ильф - Двенадцать стульев [litres, Полная версия романа]

Можно спорить, насколько искренним был Катаев, работая в Одукроста. Скорее всего, принял новый режим как данность.

Бывший офицер русской армии уже воевал на стороне противников советской власти и вновь проиграл войну. Гражданскую. С чем и пришлось опять смириться. В конце концов, большинство его соотечественников поддержало коммунистов.

Да и вряд ли у Катаева оставался выбор. Он по-прежнему состоял на чекистском учете как «бывший офицер». Арест был постоянной опасностью. До поры выручало покровительство сановного – по одесским масштабам – Нарбута.

15 апреля 1921 года Нарбут был отозван в Харьков – за очередным назначением. Постановлением Организационного бюро ЦК компартии Украины назначен заведующим УкРоста [70]   См., напр. Бялосинская Н., Панченко Н. Косой дождь // Владимир Нарбут. Стихотворения. М.: Современник, С. 29–31. .

Для Катаева отъезд покровителя был почти катастрофой. Опасность ареста многократно возросла. Расстрел, понятно, уже не грозил, зато в концлагерь отправить вполне могли бы. Гражданская война окончилась, но Одесса все еще считалась прифронтовым городом.

В итоге один из лидеров «Коллектива поэтов» уехал. Объясняя причину, сын его указывал, что «именно пребывание в тюрьме было последним, заключительным аккордом жизни Катаева в Одессе. Вскоре после счастливого освобождения отец покидает родной город, на несколько месяцев «оседает» в Харькове и затем переезжает в Москву, где остается навсегда».

Тут, вроде бы, возникает противоречие: Лущиком документально установлено, что освобожден был Катаев в сентябре 1920 года, а из Одессы уехал восемь месяцев спустя.

Но отчасти прав и сын писателя. Отец его был дваждыарестован, о чем рассказал в 1982 году Розенбойму [71]   Сообщено А.Ю. Розенбоймом. .

Умалчивал ранее, потому как нелегко объяснить кому-либо из не знавших одесский контекст начала 1920-х годов, за что вторичновзят под стражу чекистами, если ранее был ими же признан лояльным. С учетом местной специфики это понятно: началась очередная кампания арестов по спискам «бывших офицеров и военных чиновников», а Нарбут уехал.

Выручил опять Бельский. Он уже легализовался и – как начальник разведки – стал заместителем председателя ОГЧК.

Друг вновь помог, но это опять случайность. Если б вовремя не успел вмешаться, Катаева отправили бы из Одессы в далекий концлагерь. Рано или поздно отпустили бы, наверное, только литературная карьера существенно замедлилась бы.

На этот раз в тюрьме Катаев сидел недолго. И действительно уехал «вскоре после счастливого освобождения». Но – второго. О поспешном отъезде рассказывал сыну, в памяти которого аресты, что называется, контаминированы. Такого рода контаминации – нередкий случай в мемуаристике.

Вряд ли у Катаева остались тогда какие-либо иллюзии относительно советского режима. Однако другого не было.

Не осталось и веских причин, чтобы повременить с отъездом из родного города. Отец умер, младшему брату Катаев нашел работу в Одукрост.

Харьков выбрал закономерно. Там его мог бы защитить покровитель – Нарбут.

В Харькове продолжил карьеру журналиста. Стал вскоре заведующим литературной частью агитационного отдела УкРоста.

Голодно было и в Харькове. Объявленная Лениным в феврале новая экономическая политика, т. е. разрешение запрещенной ранее торговли, отчасти изменила ситуацию, однако результаты либерализации стали заметны отнюдь не сразу.

Переехал в Харьков и Олеша. В нарбутовском покровительстве нуждался: все же дворянин, и отношение к нему одесской администрации было заведомо настороженным. Работал в УкРоста вместе с Катаевым.

Многие литераторы приехали в украинскую столицу. Недавний арестант подружился тогда с О. Э. Мандельштамом и его женой – Н. Я. Мандельштам. Полвека спустя она издала мемуары, где отметила: «В Харькове был перевалочный пункт, откуда толпы южан рвались в Москву» [72]   Цит. по: Мандельштам Н.Я. Вторая книга. М.: Московский рабочий, 1990. С. 66. .

Литераторы группировались вокруг Нарбута. О нем Мандельштам рассказывала с явной симпатией – редкий случай в ее мемуарах.

Упомянула и нового знакомого, будущего советского классика, о котором тогда знала только: поэт. Отметила, что «живописный оборванец, Валя Катаев, предложил мне пари: кто скорее – я или он – завоюем Москву» [73]   Мандельштам Н.Я. Указ. соч. С. 66. .

Да, он выглядел именно оборванцем. В Харькове нашел службу, т. е. получал гарантированный паек, а вот одежда изрядно поизносилась еще с одесской поры. Другую приобрести не имел возможности. Обувь тоже. Но тогда почти все носили что придется. Выделялись на общем фоне одетые сносно.