Сергей Дигурко - Статист

Ивановский потянулся за стаканом, прислушиваясь….

«Итоги вызверения… растительный уровень… доза душевности…», — констатировала блондинка.

— И ты туда же, — пробормотал Ивановский разочарованно, увидев, что камера оператора, съехав влево от кофточки, взяла крупным планом небритое лицо мужчины.

Переключил канал.

«… сперматозоиды с удивительной подвижностью двигаются во влажной благотворной среде…»

Эдичка поперхнулся, но словно загипнотизированный, продолжал наблюдать за броуновским движением маленьких шустрых козявок с хвостиками.

— Да, видно, как втекает, так и вытекает, — усмехнулся в ответ на фразу ведущей, — «что лишь немногим из тысяч и тысяч козявок удается достичь поставленной цели».

— Проблема, однако, — загрустил и, поднявшись, отдернул штору, намереваясь выкинуть, пустую банку в окно.

Ведущая начала анонсировать следующий выпуск программы, в котором речь должна была пойти о том, как стать женщиной за деньги. Но Эдичка уже не слышал ее, не видел, как подрагивает ее высокая грудь, как увлажнились краешки глаз у обладателя серого пиджака, который пожирал взглядом юношу — зрителя, сидевшего в первом ряду студии.

К помойке подкатил джип, из которого торопливо вышел высокий брюнет, кутаясь, несмотря на теплый вечер в черное длинное до пят пальто. Оглянувшись по сторонам, распахнул полы одежды и, подержав некоторое время, тяжелый предмет, завернутый в целлофановый пакет в руках, бросил его в один из ящиков. Сплюнул тугую слюну, хлопнул дверкой и,… только его видели.

— Интересно, — прошептал Эдичка и как был в домашних тапочках на босую ногу, открыл входную дверь трясущимися руками, юркнул в лифт.

Затыкая нос от помойного амбре, разгреб кучу мусора и выудил на поверхность искомый улов. Отряхнул его от нечистот, держа за спиной, вернулся в квартиру.

Включив настольную лампу, развязал пакет.

— Свят, свят…. икона! Старинная икона!

Библейский сюжет, — сошествие Христа в Ад. Ева…Адам…

Повезло, повезло, — потер лоснящиеся от пота ладони, прошептал, оглядываясь, Ивановский, прикидывая на перспективу, сколько можно выручить за этот раритет деньжат.

— Надо будет завтра у Гольдмана проконсультироваться. Веня знает в антиквариате толк.

На том и порешив, Эдик еще несколько раз взглянув на икону, поставил ее на стол в угол комнаты, и, взобравшись на высокую кровать с панцирной скрипучей сеткой, удивительно быстро уснул.

«Печатать книги — все равно, что печатать деньги. Если осла каждый день показывать на экране, то и он станет звездой. Линия красоты. Алан Холлинг Херст» — крутился рой фраз и мыслей в мозгу у ворочающегося во сне Ивановского.

Неожиданно в его подсознании возник образ длинноволосого седого старца с орлиным взором, посохом в руке, вороном на плече. Старец шел по болоту,… вился голубой дым, сплетаясь воедино с розовым туманом. Он шел к Эдику, который спал голый, поджав ноги на одной из кочек, укрывшись лавровой веткой положив под голову икону. Подойдя, толкнул посохом. Эд открыв глаза, увидел, что старец протягивает ему мешочек с золотыми монетами в обмен, требуя икону.

Ивановский выхватил мешочек и как был, в чем мать родила, пустился бегом вдаль болота. Прижимая к груди икону, зажав в зубах увесистый мешочек с побрякивающими монетами, скрылся в тумане, опережая летящего за ним ворона у которого из клюва текла бурая кровь.

— Ну и сон, мать твою, — в холодном поту проснулся Эдичка. Опуская ноги на крашенный красной краской пол, нащупал выключатель бра. Скрипнули половицы… Эдуард смотрел на икону. Нащупав указательным пальцем выемку в древесине, нажал на нее пальцем.

На пол посыпались туго связанные резинками пачки стодолларовых купюр.

— Ни хрена себе! Десять… двадцать… сорок… 150 штук баксов. Вот это удача!

А это что такое? Вау… бриллианты. Я в отпаде. Тома… Тома! — позвал жену, забыв, что та уехала к тетушке в Киев. — Как — же я днем не заметил? Хорошо, что к Гольдману не подался. Тот жук ушлый, сразу бы скумекал, что к чему. Так-так — так, — нервно щелкая пальцами, бормотал Ивановский. На ум пришли стихи:

— Дудки, посмотрим, чья взяла, — успокоившись твердым голосом, произнес Иваницкий, сев в глубокое кресло. Налил коньяку, залпом осушил стакан. — Посмотрим,… посмотрим.