Наталья Нестерова - Жребий праведных грешниц [сборник litres]

– Всё правильно… Но что мне остается? Ученики в музыкальном кружке при Доме пионеров. Милые детки, провалившиеся в музыкальную школу на экзаменах, а родители хотят, чтобы они на пианино играли. Пьющий муж, рисующий громадные картины, называемые афишами, которые мне нравятся, а он за это меня презирает. И теперь сложить крылья? Выпустить из-под них самое дорогое, Илюшу? Я сумасшедшая мать, знаю.

– Но тогда должна знать и то, что у сумасшедших матерей здоровых детей не бывает. Он хочет заниматься хоккеем, а ты настаиваешь на плавании и фехтовании.

– Хоккей – крайне травматичный вид спорта, а в бассейне он не утонет. Фехтование – это благородное рыцарство.

– Так ты считаешь, но не Илюша. Митяй пошел по линии наименьшего сопротивления. Сын не жалуется, а мать ребенку вреда не нанесет. Еще какого нанести может! Илюша и Эдюлечка либо превратятся в хлюпиков, маменькиных сынков, либо вас ждет конфликт, война, бунт. Пушкин про русский бунт сказал – бессмысленный, беспощадный. В отношении бессмысленности я бы поспорила, а беспощадный – безусловно. Бунт ребенка против родителей – тот же русский бунт, но в миниатюре.

– Тебе легко рассуждать, у тебя дочь.

– Во-первых, мне Егор достался подростком с такими проблемами, что Макаренко и не снилось. Во-вторых, ты меня совсем уж не исключай из воспитания Володи и Кости. В-третьих, Вероника – еще тот фрукт. У девочек, знаешь ли, тоже свои черти. Не углядишь – превратятся в демонов.

– Что ты предлагаешь конкретно? – насупилась Настя.

– Перестань его водить как первоклашку за ручку в школу, в секции. Он стесняется твоей опеки, твоего страха, твоего постоянного вмешательства в каждый момент его жизни. Это его жизнь!

– Одного по улицам? В транспорте, через перекрестки, в метро?

– Вот именно. Человека можно переводить за ручку на пешеходном переходе, а можно объяснить функции светофора.

– Марьяна! Я не ожидала от тебя такой отповеди!

– Это не я. Это все Марфина настойка.

Поговорив с Марьяной, Настя всегда чувствовала и облегчение, и какие-то изменения в себе, и новый интерес к жизни. Так случилось и в тот раз, хотя Настя ушла спать обиженной, а утром Марьяна выглядела так, словно забраковала весь Настин гардероб. Настя была модницей и трепетно относилась к одежде.

– Ты на меня сердишься? – спросила Марьяна за завтраком.

– Я в процессе выхода из сердения… Так по-русски можно сказать?

– Нельзя, но неважно. Простишь меня?

– Только если ты свяжешь мне на спицах или крючком противоволновой комбинезон.

После того как Марьяна открылась Насте, призналась в том, что в ее семье не всегда светит солнце и бурлят жутко умные разговоры ученых, и Дубна – хоть и оазис, но не рай, от семейных передряг никуда не деться; после того как Настя приняла политику невмешательства в дела сына-подростка и только в письмах Марьяне признавалась, чего ей это стоит; после того как их дружба вышла на новый, высший виток… Марьяна стала приезжать в Ленинград без маски женщины, у которой все хорошо, лучше не бывает. С потухшими глазами, набухшими веками, опущенными уголками губ, вялая и безучастная.

Сколько можно выносить унизительное положение? Одно дело поддержать Василия, когда его песочили на парткоме, другое – терпеть, когда все открылось, косые взгляды, отвечать на нелестные вопросы или выслушивать сочувственные уверения в том, что у них прекрасная, хоть и не официальная семья. Медичка, законная жена Васи, когда они оставались с глазу на глаз, могла бросить Марьяне в лицо оскорбления. И ведь не пожалуешься Васе, не скажешь ему: Галя меня обозвала шлюхой, которая увела у нее мужа. Мол, она была девушкой честной, когда тебе отдалась. А меня ты, по ее мнению, к люстре подвешивал в животной страсти. И до сих пор я тебя удовлетворяю постыдными методами проститутки. Вася бы только удивился: «Зачем слушать глупую дуру?» Когда Марьяна дарила Володе и Косте подарки, о которых они давно мечтали (настольные игры, футбольный мяч, тома Детской энциклопедии), мальчики говорили: «Мы скажем маме и бабушке Пелагее, что это папа купил».

Настя не умела анализировать чувства и делать выводы из мотивов и поступков с научной, бесстрастной логикой, как научилась Марьяна в кругу ученых. Настя твердо знала, что Марьяне, в отличие от нее, Насти, не нужно умных разговоров. Когда Марьяна походила на куклу-марионетку, забытую кукловодом, брошенную в углу, Настя вела ее в Русский музей или в Эрмитаж. На экскурсию к одной картине. Рассказывала о художнике, о конфликте со временем (необязательном) и конфликте страстей (обязательном), об истории создания полотна, его восприятии современниками и потомками, о композиции и технических средствах достижения потрясающего эффекта. Она приводила к тем картинам, которые не просто любила, с которыми чувствовала пребывание в общей Вселенной. Многие, но не все из полотен ей открыл Митяй – давно, еще до Войны. Теперь он редко ходил в музеи, только на интересные выставки.