Наталья Нестерова - Жребий праведных грешниц [сборник litres]

– «Здравствуйте, мама», – читала Настя.

– На «вы» обращается, – говорила Марфа. – Настоящий, воспитанный сибиряк.

– Дык и потом почтительно, – подхватывала польщенная тетя Парася. – Настя, как там следует?

– «Пишет Вам сын Василий».

– Кровиночка! – всхлипывала тетя Парася.

– Вот он от роду, ты тут, Парася, не спорь, – хлопала по столу ладонью Марфа, – уступчивый и глазом сочувствующий, в деда Еремея Николаевича.

– Дык я разе спорю? – дергала плечами тетя Парася. – Но уж не только в одного деда.

Настя поднимала глаза: споры между Марфой и тетей Парасей носили забавный характер борьбы хорошего с лучшим.

– У меня тоже батюшка был, – поджимала губы тетя Парася. – Порфирий Евграфович! Первый ударник на кулачных боях. У него зубов не было! Выбили!

– Сама видела? – допытывалась Марфа.

– Мама рассказывала, – признавалась тетя Парася. – Дык что мы про давнее? Настенька, как там дальше?

– «Я безумно виноват перед Вами, потому что не давал о себе знать все эти годы…»

– «Безумно» меня тревожит, – сокрушалась тетя Парася.

– В данном контексте, – поясняла Настя, – «безумно» означает «очень сильно». Очень сильно виноват.

– А про контекст ты раньше не читала, – насторожилась Марфа.

– Ой! – прихлопнула рот ладошкой тетя Парася.

– Вот письмо, – положила листок на стол Настя, – сами читайте. Грамотные. А я пойду свинье дам.

– Степка даст, – жестом вернула ее на место Марфа. – Ему велено. А забудет – шкуру спущу, здесь не Ленинград город, не Крестовский остров. Как там после «все эти годы»?

– С новой строчки: «Я был уверен, что Вас нет в живых…»

Тетя Парася перекрестилась. На памяти Насти, Марфа, знавшая прорву религиозных текстов, никогда не осеняла себя крестным знамением.

– Отточие.

– Переполнение чувств, – кивнула Марфа, вспомнив объяснение Насти, что многоточие ставят, не находя слов от волнения.

– «Но тем радостнее мне было узнать от Митяя, с которым встретился в тыловом госпитале, – продолжала Настя, – что Вы живы и здоровы. О нашем здоровье не беспокойтесь – у меня небольшое ранение, а у Митяя легкая контузия, его отправляют в санаторий на долечивание». Меня терзают сомнения, – опустила листок Настя. – Разве с легкими ранениями лежат в тыловых госпиталях? Направляют в санаторий? От Мити уже три недели нет писем.

– Не забивай голову тревогами! – решительно сказала ей и Марфе, которая сцепила пальцы так, что побелели, Парася. – Митяй Васятке донес правду ситуации? Донес! Значит, в сознании и разговаривающий. Парням, может, еще отпуск дадут.

– Это было бы фантастически великолепно, – размечталась Настя.

– На каждое хотенье имей терпенье. Читай, Настенька, дальше, – попросила тетя Парася.

– «Вероятно, Вам будет интересно узнать, как складывалась моя жизнь все эти годы разлуки».

– Очень интересно! – подтвердила тетя Парася. Она разговаривала с письмом, словно с присутствующим сыном.

– Знамо, – кивнула Марфа.

– «Вместе с Фроловыми я находился в Казахстане. Много учился, занимался со ссыльными преподавателями. В пятнадцать лет окончил школу экстерном…»

– Скоропостижно, – прокомментировала Марфа.

– Досрочно, – поправила Настя, – «…и поступил на физический факультет МГУ».

При первом прочтении аббревиатура МГУ вызвала у тети Параси и Марфы недоумение: кака-така мгу? Теперь же они не отказывали себе в удовольствии гордо уточнить:

– Наиглавнейше лучший расейский университет. Настя, скажи!

– Самый престижный вуз, – подтверждала Настя. – Василий безусловно очень способный и талантливый человек. Но, тетя Парася, как вы могли отдать Фроловым сына?

Для Насти добровольное расставание с Илюшей было немыслимо. Она бы голову, сердце, душу дьяволу продала, но не отпустила от себя сына.

– Не отдавала я! Увозом скрали! Ирина Владимировна и Андрей Константинович бездетные, из себя такие благородные и образованные. К Васятке прикипели, все учили его, занимались с ним. А тут мужа Степана арестовали, у меня маленькая Аннушка на руках. Марфа, ты помнишь, я тогда в Омск рванула правду искать?

– Помню. Грудница у тебя случилась страшная, в больницу забрали и всю грудь исполосовали.

– Как вышла из больницы, в коммуну вернулась, она тогда уже колхоз была, но по старой памяти коммуной звали. Фроловых и след простыл, а с ними и моего Васятки. Мужа убили, большака умыкнули – хоть в петлю, да ведь на руках двое деток. И наказ мужнин: дать детям образование. Вот и рассудить: остался бы Васятка в Погорелове, какое МГУ? А Фроловы его в люди вывели. Не знаю я, свечки ли ставить за этих людей, проклинать ли их. Многоточие. Читай, Настенька, дальше.