Милорад Павич - Современная югославская повесть. 80-е годы

…Северный и южный ветры опять затеяли драку над селом, а люди, измученные этими опустошительными ссорами, опять сникли, проклиная их. Ветры сражались несколько суток, а потом исчезли, оставив за собой сломанные деревья, сорванные с сараев крыши, развеянные соломенные кровли.

Освободившееся от соперников пространство занял восточный ветер. От земли стали подниматься испарения, распространяя запах ладана и тлена, на деревьях раскрывались почки, выпуская зеленые крылышки-листочки, словно летучие насекомые, которые вот-вот взовьются вверх. Деревья рядились в яркие цвета самых разных оттенков, и эта пестрота сделала нарядным все село. Небо стало подниматься все выше, солнце сияло, чистое и хрустальное.

Людям трудно привыкать к зиме, которая загоняет в постель на долгую ночь, обрекает на скуку, а короткий день, чуть блеснув, скрывается, как светлячок. Точно так же нелегко было осваивать весну. Привыкнув подолгу спать, поднимались поздно, когда солнце взошло уже высоко. Крестьяне досадовали, что упущено золотое время для работы: день разгорается, а они еще не в поле, не в горах, скот не выгнан на пастбища.

Ясная погода выманила из комнаты Илко. Он все дольше сидел на террасе, вышивая гобелен. Прислонившись спиной к стене, греясь в нацеленных прямо на него солнечных лучах, старик чувствовал себя вышедшим из подземелья — жмурился, стараясь защититься от солнца, которое щедро дарило свет и тепло, наверстывая упущенное.

Согрев лицо, Илко выкуривал трубку и поворачивался спиной к солнцу, потому что оно мешало вышивать, меняя цвет ниток; нужно было зажмуриться и хорошенько вглядеться, чтобы различить оттенки. И лишь потом продолжать работу.

Илко закручивает кончик нитки, заостряет и быстро, словно делая выпад шпагой, всовывает в игольную мочку. Это удается после нескольких попыток — вышивальщик трудится без очков. На гобелене прибавляются стежки, крестики, которым предстоит сложиться в картину.

Хорошая погода подняла из-за стола и Мила. Он отложил в сторону тетрадку, «Veritas» [28] Истина (лат.) . , куда записывал свои наблюдения и результаты опытов, отворил окно и вдыхал чистый воздух, напоенный ароматом бело-розовой яблони. Пчелы с гудением ныряли то в один цветок, то в другой, словно тоже проводили эксперименты.

Мил протянул руку к цветущей ветке, которая почти прильнула к окну, отломил ее. Хотел понюхать, но, заметив пчелу, притаившуюся между лепестками, положил ветку на подоконник. Неутомимый натуралист стал наблюдать. Он видел — пчела так увлеклась своим делом, что не заметила, как ветка отделилась от дерева. Труженица не улетела даже тогда, когда ее коснулась соломинка. Цветок для нее был как бы рудником, который она разрабатывала. И, только собрав весь сок, вычерпав то, что было по силам, насекомое, беспокойно жужжа, закружило по лаборатории. Пчела почувствовала замкнутое пространство, но вместо того, чтобы вылететь на волю через раскрытое окно, ударилась об другое — закрытое. Оглушенная ударом, упала. Мил увидел, как беспомощно она дрыгает ножками, опрокинувшись на спину. Он перевернул ее соломинкой, однако она снова заваливалась на спину, потеряв силы и устойчивость. При виде этого бессилия стало грустно.

Мил затворил окно, чтобы не привлекать пчел, и продолжил записи. Время от времени он поднимал голову, прислушивался: ему казалось, что пчела ожила и снова зажужжала. Однако это только чудилось.

Отложив гобелен, Илко направился в лабораторию. Он застал Мила в раздумье.

— Как успехи в работе, сын? — спросил он.

Мил вздрогнул, словно его разбудили, нехотя ответил:

— Да так… Ничего особенного…

— Я, сынок, от науки далек, — продолжал Илко. — Хотя, наверное, не ошибусь, если скажу: трудное дело делаешь. Вижу ведь, как ты мучаешься, думаешь: может ли человек сам сотворить что-то живое, создать то, что делает природа, создавшая его самого? Одним словом: может ли сын родить свою мать?..

Мил усмехнулся; когда Илко вышел, громко расхохотался.

Зазвонил церковный колокол. Село посетил владыка. Народ повалил его встречать, но священник по обыкновению направился к лавочнику Цветко сообщить добрую весть о сыне, который снова являлся ему во сне.

Цветко с женой вышли к гостю, облаченные в траурные одежды. Не успел он открыть рта, как услышал:

— Все, что ты, владыка, собираешься нам сказать, — пустое. Мы узнали, что наш сын погиб в концлагере Дахау.

Владыка онемел.