Владимир Козлов - Lithium

Меня разбудили шум и крики.

Я услышал, как за стеной опрокидывали столы и стулья. Зачем-то орали «Ебаный в рот!» и «На хуй!». В клубе, кроме меня, все равно не было никого.

Затрещала дверь в мою комнату. Слетела с петель. На пороге стояли два быка. Один с дубиной, другой с кастетом. За их спинами несколько человек крушили барную стойку.

Я не пытался сопротивляться. Но бык два раза ударил меня кастетом. В грудь и по голове.

В глазах потемнело. Он поволок меня по полу. Я успел схватить край одеяла. Второй дал мне дубиной по спине. Запрыгнул на стойку, разбил над ней лампы.

На улице моросил дождь. Я присел на корточки. Завернулся в одеяло.

Быки закончили разгром клуба. Они стояли, курили. Один пнул меня ногой, заржал. Подъехал «мерседес». Вышли два мужика. Один в черном длинном пальто, с портфелем. Второй – в кожаной куртке. Они зашли в клуб, скоро вышли. Сели в «мерседес», уехали. Быки тоже уехали на двух грязных «девятках».

Я зашел внутрь. На затоптанной грязными ботинками стойке лежала бумага с печатями.

Я оделся, стал ждать Ивана.

Он приехал часа через два. Посмотрел бумагу.

– Помещение давно уже пытались отбить. И вот теперь отбили.

– А зачем нужен был погром?

– Не знаю. Может, чтобы показать, что апелляцию подавать бесполезно.

– Ты подашь?

– Нет. – Иван наклонился. Поднял с пола осколок бутылки. Положил на стойку. – Я устал. Да и клуб, так сказать, свое дело сделал. Можно с ним попрощаться со спокойной душой. У тебя есть, где жить?

Я мотнул головой.

– Могу пока приютить у себя, но ненадолго. Я ж сам в коммуналке живу, в одной комнате с мамой…

В воскресенье на Горбушке я встретила Вадима. Я пришла туда посмотреть, каких артистов спрашивают, кем интересуются. Я надеялась уговорить Женю постепенно отказаться от говна вроде Сени, Ефимовой и Соловьевой и перейти на выпуск современных артистов.

После убийства Антона Женя стал больше вникать в дела фирмы, не исчезал на несколько дней, постоянно был в офисе или хотя бы на связи.

День был теплый, солнечный. В парке у ДК желтели деревья.

Когда я шла между палатками, кто-то тронул меня за плечо. Вадим. Мы не виделись несколько месяцев.

– Привет, что ты здесь делаешь? – спросил он.

– Привет. Пришла по работе. Изучаю рынок.

– Все там же работаешь?

– Ага.

– А я пришел купить кой-какого кино. – Он повернул ко мне две видеокассеты. К ним были прилеплены напечатанные на принтере лейблы: Микеланджело Антониони «Фотоувеличение» и Питер Гринавэй «Отсчет утопленников». – Я сейчас все больше кино интересуюсь. Единственное – своего видика нет, но это не страшно, смотрю у друзей. Пива выпьем?

Я кивнула.

Мы сходили в ближайший магазин, потом сели на лавке в углу парка. Между красными палатками сновали люди. Многие держали кассеты, компакты и видеокассеты.

– То, что там произошло у вас с Владом – это дело не мое, я в это не лезу.

– Я это ценю.

– Я только понимаю, что в последнее время Владу было здесь некомфортно, он все-таки очень питерский человек, не московский.

– Возможно.

Вадим сделал долгий глоток, поставил бутылку на асфальт рядом с лавкой.

– Сквот скоро закроют, – сказал он. – Риту и Димыча посадили. И еще несколько человек из их организации. Они устроили взрыв у здания префектуры. Может, видела? Было в новостях недели три назад.

– Я не смотрю новости.

– Взрыв не особо мощный. Никто не пострадал, ущерб минимальный: вылетело несколько стекол. Но им все равно светит срок, вроде как за терроризм. Они пытаются отмазаться насчет невменяемости. Лучше уж в «дурку», чем на зону. После этого эфэсбэшники приходили в сквот раза три. Сначала забрали все вещи Риты и Димыча, правда, оружия и взрывчатки не нашли, они все это хранили в другом месте. Потом всех допросили. А в четверг Илья встречался со своим контактом в ФСБ и потом всем сказал, чтобы готовились съезжать. В любой момент могут выкинуть.

– У тебя есть, куда переехать? Можешь, если что, у меня какое-то время пожить.

– Спасибо, буду иметь в виду.

Мне было стыдно за то, что я сделал. Но, в то же время, мне было по хуям.

Иван еще ничего не знал. Он вообще много чего не знал и во многое не вникал. Не хотел вникать. Так было и в клубе.

Мы сидели в комнате, пили чай. Его любимый зеленый чай. Играл его любимый Led Zeppelin. Его мать ушла на рынок.

– Помнишь того виолончелиста, Сашу? – спросил Иван. – Хотя, конечно, как ты можешь не помнить? И у него, так сказать, все прекрасно. Играет в оркестре в Хельсинки, в Питер заезжает очень редко. Скажи мне, ты хотел бы посмотреть ему в глаза?