Ярослав Ивашкевич - Современные польские повести

— Ты что, спятил, под окном торчишь! У меня важные гости, а он в кусты залез и бутылкой размахивает.

— Вовсе и не размахивал, — оправдывался Михал, — а под пиджак спрятал. Почему-то вспомнилось мне, как я вам разные услуги оказывал.

— Разные услуги! Вспомнил сорок лет спустя! И какое это имеет отношение к самогону?

— Никакого.

Пан Игнаций достал с полки стакан и, выхватив у Михала бутылку, налил его вровень с краями.

— Выпьешь? — спросил он.

Михал, не говоря ни слова, протянул руку и залпом выпил сивуху. Потом отер рукой губы и вернул стакан.

Игнаций сел на кровать, налил себе и выпил вонючую, обжигающую жидкость. Он ощутил жжение в пищеводе, и одновременно его охватило блаженное чувство.

— О-о-о! — издал он протяжный звук.

Затем он прилег на кровать.

Он слышал, как из комнаты вышел Михал. Но больше не слышал уже ничего.

Бутылку и стакан он привычно поставил возле кровати, устроился поудобней и ощутил, как обжигающее тепло расходится по всему телу, лишая его памяти, способности думать, всего-всего. И ему представилось все в более радужном свете, чем это было на самом деле.

Он провалился во мрак, но не сразу. Сначала из темноты выступили очертания картины деда, потом краски и линии расплылись мутным пятном, и оказалось, это не пятно, а кремовое платье с синими цветами. Потом он вдруг явственно увидел лицо матери, ее тонкие, сжатые губы, когда она, слегка пришепетывая, произносила сакраментальные слова: «Игнаций, что ты вытворяешь». А потом, лежа в темноте, он осознал, что ничего в жизни не достиг, не совершил (восстание не в счет), не довел до конца; точно мыльные пузыри, ускользает все от него, разлетается в разные стороны, и напрасно пытается он ухватить это нечто, что кружится вокруг и зовется жизнью; напрасно хватает руками воздух, он задыхается, хрипит в этой многоцветной круговерти; вращение голубых облаков, синих цветов, слов: «Дядя, все будет хорошо» — убыстряется, куда-то увлекает его, и вдруг на него опускается черное покрывало. И он отчаянно закричал:

— Не хочу! Не хочу!

Он лежал в забытьи: его развезло от одного стакана. Второй он налил себе спустя час.

Настала ночь, ночь страданий и блаженства. Он впал в забвение, но чувствовал, что живет: горло сжимала спазма, мучила тошнота, голова была как в тисках, но тем не менее он испытывал радость. Ему казалось, он сыграл злую шутку с Подлевским, и, громко смеясь, он повторял: «Накось, выкуси!» — и колотил кулаком по подушке. После еще одного стакана у него глаза полезли на лоб. Перед ним замаячили зеленые пятна. «Почему зеленые? Откуда взялась эта зелень?» — спрашивал он себя, а пятна расходились, сходились, превращались в правильной формы большие круги, которые вращались все быстрей и быстрей. Потом наступила непроглядная ночь. И в непроглядной тьме он едва уловил звук приближающихся к кровати шагов.

— Пан Игнаций, — раздался голос Михала, — я еще бутылку принес.

Он услышал, как дно бутылки стукнулось об пол, но налить себе у него не хватило сил.

Ужасающая слабость, изнеможение, ломота во всем теле и — точно шныряющие мыши — последние проблески сознания.

— Мыши, — проговорил он вслух. — Мыши… Надо их истребить…

Тут Михал толкнул кровать (или ему только так показалось?)

— Пан Игнаций, уж третий день пошел… — сказал он.

Игнаций глухо застонал, и над ним снова распростерлась ночь — ночь блаженства. Подобная смерти, она придавила его, точно камнем.

Но мало-помалу в кромешную эту ночь тоненькой струйкой стал просачиваться ручеек сознания.

Он пошевелился — кто-то тряс его за плечо.

Но глаз он еще не открыл.

— Вставайте, — услышал он, — вставайте скорей, пан Игнаций! Идите посмотрите, что случилось.

С трудом разлепив веки, он увидел Войтека.

— Скорей! — плача кричал Войтек. — Не спите, пан Игнаций…

Игнаций, как подброшенный пружиной, сел на кровати.

— Что случилось?

— Ой, пан Игнаций, Билек сдох, — все еще плача, сказал Войтек.

— Билек? — переспросил Игнаций. — Где он?

— За забором. Идите скорей! И штакетник сломал…

— Какой штакетник?

— Да там… Сломал, напоролся на него и сдох. Ой, идите скорей!

Игнаций вскочил с постели, сунул ноги в шлепанцы и пустился бежать. Войтек едва поспевал за ним.

По протоптанному следу бежал он вниз, в густые заросли; след привел к поломанным, разнесенным в щепки штакетинам, а в нескольких шагах, в сосняке, на низкорослом кустарнике он увидел конский труп. Мертвый, Билек казался огромным. Голова его лежала на земле в луже крови. Кровь хлынула горлом и, отливая чернью, застыла, как ручей.