Мати Унт - О возможности жизни в космосе

— Эстер!

— Иду, иду.

Я закрыла кран. Ветер шумел еще сильнее. Вдруг начнется ураган? Что тогда изменится? А может, изменится?..

Я поступлю на юридический. А кому это нужно? Я, Эстер Тарьюс, никогда не поднимусь до кресла адвоката или прокурора, мне в руки не дадут меча правосудия и весов; мои глаза не завяжут, да я и не хочу. Но если так случится, то пусть прежде всего завяжут мне глаза, вот именно. Завяжут глаза и уши, чтобы я ничего не чувствовала и не знала. Только тогда это имело бы смысл, ведь предубеждения во мне заложены с самого рождения. К чему мне наука и закон?

Мне хотелось, чтобы Велло позвал меня.

— Эстер!

Позвал-таки.

Я не ответила.

Я стояла у окна. В стороне на стене металась большая тень. Хлопнула дверь, вошел Велло, обнял меня. Вообще-то он добрый и отзывчивый человек. Теперь мы стояли у окна вместе. Глядите на нас, вы, ни разу не рискнувшие шагнуть в сторону, глядите, пока глаза у вас не вылезут на лоб! Здесь стою я. Но подумав об этом, я вдруг заплакала. Я была сама себе противна: неврастеничка, плаксивая девчонка, у которой квартира на втором этаже, водопровод, книги на полке, цветы в вазе, аспирант-философ в постели — чего же ты, старая дура, ревешь? Неужели из-за этой тени там на белой стене, среди черной и ветреной ночи?

Велло отвел меня в постель и раздел. Дурь прошла, меня вдруг охватила усталость, я уже ни о чем не думала и заснула как убитая.

Сегодня в столовой доцент Шеффер говорил с нами о так называемой научной фантастике (science fiction), он считает, что эта литература портит молодежь и ее почитателям никогда не стать настоящими учеными. Они с головой зарываются в книги и уже видят себя летящими на Венеру или к туманности Андромеды. А в вузе выясняется, что полеты к дальним мирам еще так далеки, что вряд ли вообще осуществимы, а если они и состоятся, то всех сразу не возьмут, так что бедный юноша должен пока удовлетворяться вычислением спектров и самодвижений.

Ах, если бы на самом деле все было так просто!

Недавно в газетах снова писали о парадоксе Штёрмера. Начиная с 1927 года, регистрируется слабое эхо сигналов коротковолнового радиопередатчика. В 1960 году была выдвинута гипотеза о том, что мы имеем дело не с обычным эхом, а с сигналами межпланетной автоматической станции.

Доцент Шеффер посмеивается над такими гипотезами и считает, что это не наука, а поэзия, причем последнее сказано с ругательным оттенком. По-своему, он, конечно, прав, ведь он ученый. Но мне кажется, что эта поэзия вводила в искушение и меня, дразнила в те вечера, когда я днем перед этим решал стать настоящим ученым.

Летом, после окончания средней школы, мы с другом путешествовали, ночевали на сеновалах, на свежем сене и слушали, как наверху под крышу задувает ветер и шумит в травинках.

Мы говорили о мифических аэродромах Африки и о черепе мамонта, в котором обнаружено якобы пулевое отверстие; о путешествии Адамского на Венеру, о летающих тарелках и изображениях космических кораблей в росписях древних пещер; о том, что по последним данным Тунгусский метеорит опять оказался полым телом, о том, что один из спутников Марса также, вероятно, пустотел. В то время еще не знали, что мозг дельфина весит больше, чем мозг человека. И потому, что мы этого не знали, мы и сумели каким-то образом вынести груз окружающей нас таинственности. На улице посвистывали ночные птицы. Взгляд был прикован к тусклому клочку, видневшемуся в проеме над головой, а небо поднималось все выше и выше, как холодный купол. Я понимаю, как далеко все это от серьезной науки доцента Шеффера. Да и вовсе не жажда знаний заставляет нас думать о таких вещах. Именно от избытка знаний приходят ненужные мысли и желания, так думаю иногда я, простой человек, который часто ощущает прекрасное и великое желание идти, идти куда-нибудь далеко, куда-нибудь высоко, идти, делать, быть, убивать львов, открывать новый элемент и так далее.

Что мне делать, уважаемый доцент Шеффер? Может, вы одолжите мне свою маску умного человека? Не отправиться ли нам на карнавал умных людей танцевать полонез и мазурку? А затем мы стали бы лить свинец на счастье…

В доме тихо. Читать не хочется. Закрываю книгу наивыдающегося философа. Великая интеллектуальная конструкция нагоняет зевоту. Я распахиваю окно. Город укладывается спать. Что делают они там, за окнами? Спрашивать, не надеясь на ответ, напрасная трата сил. Лучше просто воображать.

Но перед моими глазами почему-то возникает картинка из учебника для начальной школы, на которой отец читает газету, мать книгу, дедушка слушает радио, бабушка (не обращая внимания на средства массовой коммуникации) вяжет чулок, а дети играют. Я представляю себе тысячи подобных квартир в этом ночном городе, причем деятельность всех семейств синхронна. Все бабушки вяжут в одном и том же ритме, все отцы читают статью «Во французском парламенте», все матери держат в руках «Жизнь и любовь» Таммсааре, все дедушки слушают песню про черного кота, все дети крутят красно-синий полосатый волчок. Затем один из читающих чего-то пугается, бежит к окну и распахивает его; он понимает, что жить осталось, возможно, совсем немного, надо бы что-то сделать, может, надо крикнуть другим читающим, слушающим, вяжущим, играющим: распахните все окна, давайте познакомимся, скоро наступит ночь! Почему он не кричит? Тихо вокруг.