Мати Унт - Осенний бал

От этих мыслей Маурера пробудил чей-то крик. На шоссе, примерно за полкилометра отсюда, случилось несчастье.

Он видел, как туда стали сбегаться любопытные. Как будто ждали, подумал Маурер. Видимо, кто-то попал под машину. Одна машина, скорее всего виновница несчастья, вдруг резко развернулась, пересекла центральный газон и с ревом умчалась в обратном направлении.

Маурер не терпел несчастий. Он избегал всего, что могло бы его опечалить. Печали он боялся. Он предпочитал видеть хорошее. Он отвернулся и пошел домой. Издали он услышал сирену «скорой помощи», эту современную трубу судного дня, которая всем должна возвестить, что пришел чей-то последний час.

Ээро не успокоился. Кое-как он проспался, встал поздно и с головной болью, как будто опять пил. Он знал, что не примирится с судьбой. Нехотя поел, выпил кофе. Потом попытался сосредоточиться и еще раз продумать все подробности той ночи, после которой у него случился провал в памяти. Копна светлых, слегка волнистых волос теперь была его последней надеждой, как далекая туманность в небе, в которой он упорно пытался различить отдельные звезды. Увидеть детали. Но избирательная способность его памяти пасовала перед такой задачей. Он видел то освещенный приборный щиток в такси, то прошмыгнувшую мимо окна кошку, то ряд радиаторов, то диван, на котором сидел.

но ведь я Люблю

сказал он себе самонадеянно

я почти уверен пройдет долгое время

а я буду Любить

неужели сила Любви не сведет нас

неужели Любовь недостаточный аргумент

и если недостаточный

то с каких пор

Да, конечно, слово само по себе ничего не значит, но все же у него есть какая-то форма, какой-то потенциал, и я сейчас этим конкретным содержанием наполнен, я знаю, что я подразумеваю под этим словом. Но чего-то не хватает, это я точно чувствую, продолжал думать Ээро, бесцельно слоняясь между домами, что-то мешает, и в этом все дело. Мне не хватает одной вещи, одного измерения, одного инструмента. Чего же не хватает, если мой зов до нее не доходит? Ведь я зову ее. Но как я ее зову? И тут Ээро догадался, что в его магической формуле отсутствует имя, имя той, кого он зовет, лауреат не знает о лаврах, его только знают в лицо, но его невозможно, окликнуть. Так много окон вокруг Ээро, так много дверей, и все одного цвета, и все-таки где-то здесь, может, метрах в пятидесяти от этого места, он видел свою возлюбленную, своего первого настоящего читателя! Если не знаешь ни номера дома, ни номера квартиры, ни телефона, ни имени, значит не остается никакой надежды. Ты можешь годами блуждать по дворам, переходить улицы, заглядывать в окна, и ничего не случится, если действительно, в буквальном смысле, чего-нибудь не случится.

Он опечалился. Где ты есть? — обратил он вопрос к анонимному улью, который уже не был ни деревней, ни городом и у которого не было уже ни малейшей надежды снова стать землей или городом. Я с удовольствием выбрал бы одного из этой работящей однообразной массы, своего читателя, выбрал бы из упрямства, чтобы доказать вам, как бессмысленно похваляться только количеством. Вам назло я предпочитаю индивидуальность, вам в отместку люблю отдельную личность, вам, кто полагает, что говорить о стремлении к высшему духу есть идеализм, в лучшем случае ребячество. Неужели только ради этого материя через человека должна была дойти до самопознания?

В этот момент перед Ээро мелькнуло в сумерках спасательным кругом что-то цветное, что-то показавшееся знакомым, что он хотел и мог идентифицировать с чем-то виденным прежде. Точно такая, подумал он. Точно как там. Завизжали тормоза. Этот пронизывающий звук наполнил все тело ознобом. На людном перекрестке, в десяти метрах отсюда, человек попал под машину. Ээро оцепенело смотрел на труп и не заметил даже, как машина развернулась через центральный газон и умчалась. Был вечер, час пик, со всех сторон сбегались зеваки. На убитом была точно такая куртка, какую Ээро видел в лесу. В толпе делались разные предположения. Шестым чувством он догадался, что едва-едва спасся.

Потом стены любопытных закрыли от него эту ужасную безмолвную картину.

Лаура спешила в детский сад забрать Пеэтера и домой — смотреть, что делает Каннингем там в Бристоле. Старик выглядел все хуже, время от времени принимал таблетки. Было ясно, нервы не в порядке, долго он не протянет. Одно из двух — либо получит инфаркт, либо примет яд. Что-то с ним должно случиться, конечно не окончательно, ведь несколько серий еще впереди, нельзя же главному герою умирать раньше времени. Все рассчитано заранее, сколько будет серий — известно, и жизнь продлится столько же. Он умрет во время последней серии, и не в начале, а скорее ближе к концу. Есть и такие, которые останутся жить, они умрут уже за экраном, тайком от всех. Все полюбили маленькую Аннабель, потому что она маленькая. Никто не любил Каннингема, потому что ему суждено быть несчастным. Лилли любила, а ее никто не любил. Рупрехт был несчастливец, потому что его обманывали. Кого любил Джим, та умерла. Анна не знала, как ей жить дальше. Барбара любила попеременно то Каннингема, то Рупрехта. Ничего не сходилось. Все были несчастливы. И других делали несчастными. Кто намеренно, но большей частью нечаянно. Никакого выхода не было.