Наталья Дорошко-Берман - Красная гора - Рассказы

В школе у меня никогда не было больше тройки по рисованию, но, как объяснила Рената, это происходило оттого, что я сначала рисовала карандашом, а потом все раскрашивала.

— У тебя потрясающее чувство цвета, — говорила она. — Ты должна сразу писать красками и с натуры. Просто тебя учили не так.

Да, теперь я чувствовала, что до встречи с Ренатой вся моя жизнь текла не так.

Разве с кем-нибудь из подруг была у меня столь подлинная гармония, столь полное совпадение вкусов и пристрастий? Казалось, мы с Ренатой обрели друг друга навсегда.

Не знаю, как она, а я была по-настоящему счастлива.

«Что за прекрасная наука соционика, — не переставала удивляться я, — и как замечательно она нас соединила!»

Что в Ренате было от Гамлета, я так и не разобрала. Да и что было во мне от Максима Горького, кроме того, что я, как и он, писала рассказы, я тоже не понимала.

Но разве в этом была суть? В конце концов, соционика была епархией Ренаты, и я этим мало интересовалась.

Рената же по-прежнему просиживала в библиотеках, составляя длинные характеристики Гамлетов и прочих типов, чертя какие-то схемы, рисуя портреты, переписывая тесты.

Она говорила, что если ее работа завершится, она поймет, как сделать человечество счастливым. Не очень-то во все это вникая, я только снисходительно посмеивалась.

Зарядили холодные дожди, и мы с Ренатой уже обдумывали планы на зиму. Мы даже обзавелись пластиковыми лыжами, чтоб ездить в дальние походы. Но в один прекрасный день моя Рената вернулась из библиотеки очень расстроенной. Пристально глядя на меня, она пробормотала:

— А вдруг я ошиблась в тебе? Вдруг ты не Максим?

— Максим, Максим, — воскликнула я, только сейчас осознав, как отчаянно боюсь я потерять ее.

— Что ж, — холодно блеснула глазами Рената, — я должна протестировать тебя.

— Тестируй! — вздохнула я, уже предчувствуя неотвратимо надвигающуюся катастрофу.

Увы, результат этих тестов оказался неутешительным. Как выяснилось, я не Максим Горький и никогда им не была. Если верить тестам, я оказалась Сергеем Есениным. А почему бы, собственно, мне им и не быть! Ведь и я время от времени писала стихи, и попадались среди них вовсе неплохие.

Но вот беда, у Сергея Есенина был другой дуал, и уж никак не Гамлет.

— Ищи маршала Жукова, — презрительно поджала губы Рената, когда подлог оказался очевидным. И она порвала со мной все отношения, порвала раз и навсегда.

Господи, как я рыдала, если бы вы только могли себе представить! Я звонила ей по телефону, я плакала прямо в телефонную трубку, но все мои мольбы, все мои причитания оказались напрасными.

Теперь я день за днем бродила по ботаническому саду, напряженно вглядываясь в неспешно прогуливающихся по тропинкам людей, в нелепой надежде встретить своего дуала — маршала Жукова.

И представьте, не прошло и года, как возле бледно-розового куста шиповника я наконец-то встретилась с ним, и под его командованием, по детально разработанной им стратегии и тактике занялась забавами сперва вполне невинными, а после вовсе неприличными. Но что касается маршала Жукова, это уже другая, совсем, совсем другая история.

— Ну, — услышала Вероника в телефонной трубке.

Так начинала разговор ее драгоценная сестричка. Ни «здрась-те» тебе, ни «как дела». Просто «ну», и Вероника должна была отчитываться, для чего ей позвонила и что ей, Веронике, на этот раз понадобилось.

Пытаясь придать своему голосу всю нежность и кротость, на какую только способна, Вероника пролепетала:

— Риточка! Меня выселяют из хостеля.

— А что случилось? — испугалась Рита. — Было же договорено, что ты пробудешь там до конца курса. Тебе же целый месяц остался.

— Просто я делала зарядку в садике у всех на виду. Сестры смотрели и аплодировали, а потом пошли к главной сестре и сказали, что меня напрасно здесь держат, и что я уже вполне могу лечиться амбулаторно.

— Доигралась! — закричала Рита. — Каких трудов мне стоило устроить тебя туда. И вот теперь все насмарку. Тебе же негде жить. Я и квартиру тебе еще не подыскала.

— Знаю, — вздохнула Вероника.

— Вот и скажи им это, вот и скажи, — взвизгнула Рита.

— Они говорят: у вас есть сестра.

— А ты скажи, что сестра тебя не принимает. И вообще, я тебе не родная сестра, а двоюродная. Не выбросят же они тебя на улицу.

— Риточка, — с трудом выдавила Вероника, — на них никакие уговоры уже не действуют. Можно я этот месяц поживу у тебя, пока лечение не кончится?