Гуннхильд Эйехауг - В малом жанре

— С вами было что-то похожее? — спрашиваю я.

Говорить трудно, нервы натянуты, того гляди лопнут.

Мне очень хочется, чтобы он припомнил что-нибудь. Он задумывается.

— Не знаю, — он как будто бы медлит. — Когда я увидел пожар, мне показалось, что я это уже проходил, что я или кто-то в семье от него пострадали. Но я не смог вспомнить точно, потому что это было не мое воспоминание.

Он смотрит на меня, неловко улыбается.

— Странно звучит?

— Нет, — говорю я, — по-моему, мне понятно, что вы имеете в виду.

Память памяти. Ощущение, что горящее сейчас горело и раньше. И все время была угроза, что опять загорится. Я ничего не говорю, но думаю: катастрофа повторилась, она оказалась меньше, чем в моих страхах.

Покалывание в руках становится меньше, и сразу страшно хочется пить. Я вспоминаю, что я только что из магазина. Сую руку в пакет, нахожу пакет сока. Открываю его и пью. Сок уже не холодный, но мне все равно. А он говорит мне из-за спины:

— Здорово!

Я поворачиваюсь к нему и, протягиваю пакет, глядя на него вопросительно. Он морщит лоб.

— Я не это имел в виду.

И смеется.

— Пейте, — говорю я.

— Точно можно?

Я киваю. Молодой человек улыбается и берет сок. Капелька стекает из уголка рта, когда он пьет. Я наклоняюсь к велосипеду и смотрю, слегка прикрыв глаза, вуаль ресниц рисует красивый, нежный ореол вокруг него. Эта картина. Я хочу ее запомнить.

Мы еще какое-то время стоим и смотрим. Наконец он кивает на машину «скорой помощи», на пустые носилки.

— Никто не пострадал, — говорит он. — Если только не остался в доме.

Его голос звучит серьезно. Обеспокоенно.

— Кто выживет, тот — выживет, — говорю я.

— Так просто? — спрашивает он.

— Должно быть сложнее? Смерь непостижима прежде всего потому, что она банальна: что-то только что было, а теперь его больше нет. Точка. Мы думаем, что все должно быть сложнее, потому что уповаем на сложные решения. Смерть — это уравнение, которое перестает существовать, как только оно решено.

— Не знаю. Для меня это слишком просто. — Немного помолчав, он смеется. — И этим я подтверждаю вашу точку зрения.

Я чувствую, что он на меня смотрит, но не осмеливаюсь встретиться с ним взглядом. У меня перехватило дыхание, мне стыдно, что я так разговорилась, но, кажется, он не смущен.

Обернувшись к толпе, обнаруживаю, что за вечер разрозненная группа собралась в компактную массу. Пальцы сжаты, головы втянуты в плечи.

Один из пожарных подходит к толпе зрителей и, похоже, велит им отойти подальше, густой дым, который валит от сгоревшего дома, пахнет чем-то химическим, он, скорее всего, ядовитый. Толпа начинает тягуче перемещаться, медленнее, чем расстилается дым в блеклой летней ночи, но через несколько метров она останавливается. Пожарный возвращается, в этот раз движения рук более быстрые, размах шире. Рот открывается, но я не могу разобрать слов из-за шума воды, льющейся на умерший дом. Люди отодвигаются еще дальше, останавливаются на другой стороне улицы и оказываются рядом с нами. Никто не идет домой, еще не время. Молодой человек поворачивается ко мне и ухмыляется:

— Они как я. Ждут чего-то еще.

— Все уже закончилось, — говорю я. — Больше ничего не будет.

Темнеет, пламя погасло, остался дым, выгоревший деревянный остов и пепел. Молодой человек переминается с ноги на ногу. Покашливает. Почесывает локоть. Есть места и люди, которые ему нравятся, я пытаюсь представить, как он ведет себя в других ситуациях, но сразу кружится голова.

Он выуживает из кармана телефон и щурится, глядя на экран.

— Пять минут первого, — говорит он, — надо идти домой.

— Где вы живете? — спрашиваю я.

Он показывает большим пальцем за плечо.

— Вот тут, на этой улице. Там, где желтые дома. А вы?

Я пожимаю плечами.

— Тоже рядом.

Он говорит:

— Было приятно познакомиться, несмотря на обстоятельства.

Он собирается уходить, но останавливается и протягивает мне руку.

— Матиас.

Мгновение я просто смотрю на протянутую руку, а потом пожимаю в ответ.

— Ада.

Он улыбается и исчезает в той же темноте, из которой возник час назад. Меня трясет — то ли от возбуждения, то ли от страха. Я некоторое время стою, примеряюсь к тяжести. Наконец перевожу дыхание и решаюсь. Оставив велосипед с пакетами, перехожу улицу и подхожу к сгоревшим останкам. Я думаю: все уже окончено.

Когда я представляюсь пожарникам, их лица меняются, они говорят:

— Нам очень жаль, мы сделали все, что могли.