На площади Жё-де-Баль Роксанна и Мехди решили зайти в бистро «Весельчак», которое держал старик Жильбер, бывший почтальон, вынужденный переквалифицироваться после выхода на пенсию. Выплаты пенсий были отменены уже несколько лет назад, и пенсионный возраст для многих означал новый путь, время придать своей жизни, уже богатой опытом, вкус неизведанного, осуществить наконец свои мечты. Так, по крайней мере, представляло ситуацию Министерство труда.
Жильбер никогда не мечтал стать хозяином бистро, но выглядел идеально в новой роли, как будто был рожден для этого. Новые законы были порой хороши тем, что заставляли вас открывать в себе неведомые таланты. Жильбер был из тех, кто, несмотря на свои семьдесят три года, усталость и вполне законное желание покоя, еще находил известное удовольствие в новой работе, и он наслаждался достоинством и своеобразной аурой, окружающей всякого хорошего трактирщика за стойкой.
Он тепло приветствовал двух друзей и подал Роксанне горькую собственного изготовления, настоянную на можжевельнике. Мехди получил лимонад. Он не пил спиртного, смутно помня те времена, когда еще был мусульманином.
«Шесть последних дней…» Эти слова Марко не шли из головы у Роксанны. Она повторила их вслух, осушив стакан залпом. Судя по всему, фальшивый тамикс давал больному слабую надежду, ликвидируя симптомы на несколько дней, но после этой передышки конец был ужасен. У больных Эболой, которых лечили официальным тамиксом, тоже на время наступала ремиссия, но тех, кому антивирусный препарат не помогал, смерть забирала быстро и без лишних мучений. Лекарство же, которым кормила своих клиентов Роксанна, было опасным. Антивирусных молекул в нем вряд ли было больше, чем в стакане воды с мятным сиропом, об этом она догадывалась, но вдобавок оно сулило обреченному страшную и долгую агонию.
Когда она поделилась этими мыслями с Мехди, тот сморщил лицо до последней частицы кожи и сощурил глаза с такой яростью, что Роксанна испугалась, не выдаст ли он припадок эпилепсии. Но Мехди попросту был опечален и выражал свою печаль, как мог, перекошенным лицом и остановившимся взглядом. Не стоило ждать от него комментариев и уж тем более решения. Он продал бы сахар диабетику, попроси его об этом Роксанна. Так что ей самой предстояло решить, продавать ли и дальше это снадобье. До сих пор совесть не очень ее мучила. Всю жизнь она продавала что угодно, кому угодно, по какой угодно цене, мастерски мороча и дурача покупателей. Дома, страховки, картины, похороны, отпуска… Так что какое-то сомнительное лекарство вряд ли могло помешать ей спать. И все же смерть сестренки Марко легла тяжелым камнем ей на сердце.
Она заказала еще домашней настойки и снова опрокинула ее залпом. На этот раз жидкость обожгла ей горло, напомнив о вязком утреннем сне. После истекающей жиром жареной картошки, при мысли о которой она сообразила, что ничего не ела с утра, возник брошенный младенец на улице Лен. Он лежал, закутанный в одеяло, прямо на тротуаре. Он еще не умер, хотя губы уже приобрели лиловый оттенок, а очень слабое дыхание сопровождалось жутким хрипом, характерным для смертоносного вируса в последней стадии. Она долго смотрела на него, потом отвернулась. Прохожие аккуратно обходили малыша. Отогнав образ, она вернулась к жареной картошке; пора было что-нибудь съесть. Хозяин принес франкфуртские сосиски, которые Роксанна проглотила в рекордное время. Мощное тело Жильбера выгнулось над барной стойкой, и он прошептал:
– Я знаю, вы возвращаетесь на улицу От, но я слышал, что психи в сутанах устроили карнавал у Нотр-Дам-де-ла-Шапель…
– Да ладно, сходим в киношку, потом вернемся, – ответил Мехди с обезоруживающей улыбкой в адрес Роксанны, словно приглашал ее на первое свидание.
– Нет, милый, – сказала Роксанна, – ты идешь к себе, а я к себе.
– Я не отпущу тебя одну к этим чокнутым Апоплексии!
– Апокалипсиса, – поправила Роксанна.
– Угу, один черт. Апоплексия, Апокалипсис… В прошлый раз они забили одну девушку до смерти…
Роксанна скатала плащ и покрывало, сунула их в пластиковый пакетик, который достала из кармана джинсов, встала и бросила на стойку деньги. Она поблагодарила Жильбера за то, что предупредил, и сделала знак Мехди: уходим. Как ни хотел мальчик ее проводить, Роксанна осталась непреклонна и пошла домой одна.
На паперти церкви Нотр-Дам «карнавал» и вправду был в разгаре: закутанные в черное фигуры в остроконечных капюшонах, из-под которых были видны только глаза, водили хоровод. Одни размахивали распятиями, другие солнцами из черного металла. В центре круга стоял на коленях голый человек со связанными ногами и руками. Закутанные распевали молитву на очень приблизительной латыни замогильными голосами (как ни плохо учила Роксанна историю, даже она понимала, какую бессмысленную тарабарщину они бормочут с торжественным видом). Все это должно было закончиться кровавой баней, чего с нетерпением ожидали двое журналистов, притаившихся в засаде на другой стороне площади. Если бы их обнаружили, они, без сомнения, разделили бы участь голого человека в центре паперти.
Читать дальше