Денис Блажиевич - Новогодний роман [СИ]

Миновав летнюю эстраду, он вышел к университету и церкви в изъеденных псевдорусских куполах. Внимание человека привлек патрульный уазик, стоявший напротив церкви, в кривой излучине между церковной лавкой и домом офицеров. Кованые канделябры у церковной ограды проливали с избытком молочный свет и давали человеку возможность, получше рассмотреть машину. Тем не менее он пересек улицу и подобрался к машине поближе. Наблюдал несколько минут, потом вернулся к канделябрам. Поправив сверток, он немного постоял, размышляя. Наконец уверенно повернул в сторону вокзала. По церковной ограде, сорвавшейся с волос шелковой ленточкой, скользнула его тень.

Прошло два часа. Серым листопадным костерком начал разгораться день. Он не принес желаемого исцеления. Над городом висел опрокинутый горшок с отвратительной серой комковатой массой. Каша падала, оставляя несмываемые пятна. Больной поднимался с трудом. Его бил озноб. Он был хмурым и не выспавшимся. Единственное, что мог принести ему этот день, небрежно касающийся ладонями мертвеца его полыхающее простудным жаром лицо, это раздражение и усиление болезни. Около восьми, когда вовсю ездили автобусы и троллейбусы, двигались пешеходы, зашевелился и милицейский УАЗик. Последний могучий всхрап пронесся торпедой по телу, и сержант Пузанов открыл помутневшие с нестираными белками глаза. Щедрый зевок разодрал рот с рыжими и жесткими, как мебельная набивка, усами. Пузанов прочистил нос, пошлепал губами и прокомментировал свое пробуждение следующим образом.

— Утро встало… Встал и я. Все… Теперь у нас семья.

Сержант был высок и громоздок. Фуражка с опереточной тульей терла мягкую крышу кабины. Ногам было тесно. Пузанов сжимал их так, что коленные чашечки неприятно чувствовали друг друга. Пузанов взялся за рычаг переключения скоростей в легкомысленном жабо-лохматке, опустил набрякшие забрала век и позвал.

— Курсант.

Напарник Пузанова, парнишка лет восемнадцати, не отзывался. Он устроился на кресле, сложившись сразу в трех местах.

— Курсант — снова позвал Пузанов.

Парнишка его не слышал. Из приоткрытого рта текла сладкая струйка.

— Богатый — отрывисто тявкнул Пузанов.

Парнишка встрепенулся, втянул слюну и испуганно зачастил.

— Что? Что такое? Вызов?

— Вызов — подтвердил Пузанов — Я тебя вызвал. Спишь как сурок в дырку носок. Разок по маршруту махнем и в стойло. Можешь радоваться. Первое дежурство, как первая девушка. Тут главное что?

— Что?

— Главное не уменье. Главное чтоб потиху и без крику. Понимаешь о чем я?

Богатый рукавом протер запотевшее стекло. Из церковной лавки на него взирали грозные очи потертого на сгибах плакатного святого. Строгие, но одновременно наивные и доверчивые, как широко распахнутые окна на первых этажах. Богатый отвернулся. «Неловко как-то вышло» — подумал он. Пузанов заснул сразу же, как отгремела дискотека в клубе офицеров. Проводив прицеливающимся взглядом последнюю подгулявшую парочку и подхватившее ее такси, Пузанов расслабился и донес до курсанта поразившую его мысль.

— Я вот чего думаю. Спать, не брехать. Понимаешь сержант.

— Угм — подтвердил, не вслушиваясь Богатый — Может задержим — с надеждой спросил он— Они ж нетрезвые. нарушают общественный порядок.

— Такой порядок как огород без грядок — хорошо и затейливо ответил Пузанов. Устраиваясь поудобней, он отчески посоветовал курсанту:

— Не нарушай сон, не жми на клаксон.

После чего его голова свалилась на грудь, и он мгновенно захрапел. Богатый крепился. Он был молод. Воображение подстегивало его. Оно не лежало на его плечах неподъемным грузом, как у зрелых людей. Богатый воображал себя, то часовым на объекте, где хранилось оружие мирового забвенья, то беглым арестантом со звериным чувством опасности. До рези в глазах пялился он на пустынную улицу, боролся с оцепенением, клевал носом и вскидывался, прижимаясь к холодному стеклу. Навалившуюся дрему покалывали рапирные лезвия нервных окончаний. Воображение сыграло злую шутку с Богатым. Запечатлев в его сознании улицу, церковь и канделябры, оно покинуло его, и сон стал явью, а явь сном. Богатый не мог понять, видел ли он на самом деле человека со странной походкой или он всего лишь приснился ему. Пузанов развернул завтрак.

— Завтрак туриста, даже банка хрустиста. — Пузанов предложил Богатому. На мятой газете на коленях сержанта лежал отрез белого хлеба, горка подвядшего сала с мясной прослойкой, жадные до влаги, сочащиеся жиром красные медальоны салями и дробинки твердых домашних помидоров.

Читать дальше