Мадлен Тьен - Не говори, что у нас ничего нет

— Думаю, мы раз за разом повторяем одни и те же ошибки. Может быть, стоит всегда сомневаться в идее, если она кажется нам оригинальной и только нашей собственной.

Ивэнь, положившая голову ей на плечо, кивнула.

Они пахли одинаково — лапшой, которую съели, и пыльной землей. Кем она была для Ивэнь? Сестрой, подругой, доверенной собеседницей, чем-то еще? Вот для чего в моей жизни, подумала Ай Мин, нет определений. Ей хотелось рассказать Ивэнь о своих чувствах, но она боялась разрушить все, что между ними было.

— Не спится, — сказала Ивэнь. — Расскажи мне что-нибудь.

Ай Мин ничего не шло на ум — никаких собственных слов. Мне восемнадцать, подумала она, а я до сих пор даже своих мыслей не знаю. Ей казалось, будто она потеряла где-то кусок себя. Она зажмурилась и продекламировала единственные пришедшие на ум слова — стихотворение в эпиграфе к сорок первой главе Книги записей: «Никому, конечно, не ведомо, что принесет нам завтрашний день. В час нового рассвета, когда настанет завтра, мы будем еще крепко спать. Но запомни мои слова: не все пройдет».

К тому моменту, как Воробушек приехал с завода домой, уже светало. Запись Гольдберг-вариаций 1981 года журчала у него в наушниках, и музыка казалась разом и долгой, и мгновенно краткой. В этой записи Гленн Гульд держал постоянный темп, пульс, так что все тридцать вариаций более внятно принадлежали единому произведению. Спустя несколько недель после того, как запись 1981 года выпустили, Гленн Гульд неожиданно умер в возрасте пятидесяти лет. Воробушек только много лет спустя узнал о смерти Гульда и убедил себя, что диктор по радио ошибся — и так хорошо убедил, что, когда несколько месяцев назад Кай в письме упомянул о смерти Гленна Гульда, Воробушек заново из-за этого расстроился. Каким человеком был этот знаменитый пианист? — думал он. Если бы Гульду на двадцать лет запретили играть на рояле, какие иные формы приняла бы его музыка?

Должно быть, не так давно прошел дождь. Воздух казался обновленным, лучи рассвета были жемчужного цвета — словно видение на фоне тротуаров.

Свернув на Чанъаньцзе, при виде военных грузовиков он чуть не упал с велосипеда. Их окружала беспокойная толпа — кто-то был в пижамах и ночнушках, а кто-то как раз шел на смену. Воробушек поспешно развернулся и ретировался на юг. В ушах у него продолжали звучать Гольдберг-вариации. Но при попытке подъехать к центру он натыкался на блокпост за блокпостом. Пекин, с его сеткой мостов и кольцевых дорог, строился в первую очередь с расчетом на то, чтобы оборонять сердце города — площадь Тяньаньмэнь и Запретный Город. Улочки поменьше патрулировали студенты, но на всех основных дорогах живыми баррикадами встали сами пекинцы — такой плотной толпой, что ни один военный грузовик не мог бы проехать, не встретив отчаянного сопротивления.

Воробушек пробивался по все более запруженным людьми улицам.

Пахло костром, хоть вроде бы ничего и не горело. От этого запаха Воробушку вспомнился У Бэй, пытавшийся устоять на крошечном стульчике, пока над ним издевались хунвейбины. «Учитель, ты пробудил чудовище! Ты бесконечно попирал его ногами, но теперь оно выползает из грязи». На баррикадах люди скандировали трудным контрапунктом: «Мы должны повернуться и проснуться! Мы должны жертвовать и служить революции!» И все же Гульд продолжал играть, разворачивая одну вариацию и медленно продвигаясь к следующей. К тому времени, как Воробушек дошел домой, было уже почти десять утра. В квартире было пусто. Он сел за стол и выпил чашку чая. В комнате стоял шум продолжавшихся демонстраций. По «Радио Пекина» больше не передавали музыку — репродукторы продолжали повторять о военном положении. Воробушек пожалел обо всех приемниках, которые сделал. Ему хотелось каким-нибудь образом перерезать все провода, заставить все голоса умолкнуть, пустить в эфир сорвавшегося с якоря города тишину, безмолвие.

Позже тем же днем он вдруг проснулся. Над ним нависло, медленно обретая четкость, лицо дочери.

— Пап, — сказала она. — Папа!

Ай Мин все повторяла, что в гостиной сидят представители Третьего проволочного завода. Воробушек встал. Ай Мин принесла ему тазик холодной воды, и Воробушек окунул туда лицо, думая, что его вывели в резерв и выгнали с работы. Вместо того он обнаружил в гостиной госпожу Лю и Старого Би, которые сидели на диване и ели арахис. Когда Воробушек спросил: «Вы что, только что со смены?» — они нервно улыбнулись.

Госпожа Лю выковыряла из диванных подушек завалившийся туда орешек. Когда же она крепко ухватила орешек в щепоть, то указала этой щепотью на Воробушка и изрекла: