Мадлен Тьен - Не говори, что у нас ничего нет

— Может, некоторые всегда это знали, — сказал Воробушек. — Может, эти некоторые никогда и не переставали понимать, что правда, а что — подделка.

Кай утер губы, словно стряхивая с себя пыль.

Теперь Воробушек обращался к собеседнику так, словно тот был его студентом или младшим братом.

— А теперь, когда все меняется, какие у тебя планы, товарищ? Все еще надеешься поехать учиться на Запад?

— Воробушек, прошу, не пойми меня неправильно.

Отец Ай Мин чуть подтянул свои хлопковые брюки, словно сидел на свежем воздухе и грел лодыжки на солнышке.

— Мы начали прослушивания в Шанхайскую консерваторию, — сказал Кай. — На горстку мест — больше тысячи абитуриентов. Хэ Лутина восстановят на посту директора. Весь старый педсостав пригласят обратно. И твоего отца. И тебя. Хэ Лутин особо меня просил тебя навестить.

— Мой отец сейчас в провинции Анхой. Я тебе запишу название лагеря.

— Воробушек, кое-кто из подавших документы — твои бывшие студенты. Помнишь Старого У? Они помнят. Некоторые думали, что, может, больше никогда уже не дотронутся до рояля или до скрипки.

Они говорили о людях и о местах, о которых Ай Мин ничего не знала. Строго говоря, она никогда прежде не слышала, чтобы отец произносил столько фраз подряд. Как будто Тихая Птичка сбросил — или надел — оперение и обратился в иное существо. Снаружи ее звала бабушка, но Ай Мин еще глубже забилась в тень. В конце концов Большая Матушка прокричала что-то насчет замороженного ананаса на палочке и уковыляла прочь.

— …а Шостакович умер.

— Когда?

— Два года назад. Ли Дэлуню удалось заполучить его последнюю симфонию, которую никто из нас не слышал. И Четвертую симфонию, которую он снял с исполнения, помнишь же? И серию струнных квартетов… А братья твои где?

— На северо-западе. Летучий Медведь в Тибете. Да Шань вступил в Народную освободительную армию.

— Они тебя навещают?

— Нет, им не разрешается.

— Эти реформы вернут нам то, что у нас отняли, — сказал Кай. — Я искренне в это верю. Воробушек, не теряй надежды.

И вновь зазвучала музыка. Слушая, Воробушек с незнакомцем сидели так близко друг к другу, что сливались в один странный силуэт.

— Воробушек, я думал о Чжу Ли…

— Не могу… Лучше скажи мне, что это за запись.

— Эта? Бах в переложении Стоковского. Прелюдии к хоралам. «Каждому мгновению жизни окружающего нас мира сопутствует движение нашей души — чувство».

Чтобы описать звук, они использовали иностранные слова — и от этого Ай Мин словно ночное небо положили в карман.

— После реформ и того, как все начали разрешать, я пытался… это очень трудно… не могу перестать о ней думать, о Чжу Ли. Находишь это странным?

— Нет, Воробушек. Но… никто не в ответе за то, что случилось.

— Это неправда.

— Возвращайся преподавать в консерватории. Ты снова сможешь писать, продолжить с того места, на котором остановился. Что стало с твоими симфониями?

Отец рассмеялся, и от этого смеха ее пробрал холод.

— С моими симфониями…

Ай Мин, должно быть, заснула, потому что, когда она снова открыла глаза, Кай уже исчез. Перед квадратной коробкой сидел один только Воробушек, склонившись к ней словно к другому, более любимому ребенку. Когда Большая Матушка зажгла лампу и нашла Ай Мин свернувшейся на полу, она смерила ее острым, как игла, взглядом.

— Я музыку слушала, — сказала Ай Мин. — И у меня живот болел.

Она улыбнулась, потому что даже ей самой эти слова показались чепухой.

— Кто тебе разрешил болеть?!

Тихая Птичка не обращал на это никакого внимания.

Ранним утром следующего дня Ай Мин нашла его сидящим на улице и мирно курящим. Он совершенно забыл о приготовленном Большой Матушкой завтраке, и Ай Мин один за другим подъела все маринованные огурчики.

Тихая Птичка был существом робким. Подходить к нему надо было медленно, как к козе.

— А кто сделал ту поющую коробку? — прошептала она.

Он дернулся. Она боялась, что от всего, что бы она ни сделала, он только пугается, и ее это так разозлило, что ей захотелось накричать на него и надавать себе пощечин.

Воробушек сказал, что это не «поющая коробка», а «поющий электромотор», проигрыватель.

— Хочу на него посмотреть.

Он снова вынес коробку. Когда он поднял и затем отпустил упрямый ус, Ай Мин не понять было, тревожится ее отец или устал — или попросту растерян. Музыка с медленными, редкими нотами оказалась Двадцать пятой Гольдберг-вариацией Баха. Она сказала отцу, что слышать музыку — это все равно что смотреть внутрь радио. Она имела в виду, что даже если смотреть в потроха приемников, что отец приносил домой, даже если глядеть в самое чрево машины, в саму вещь, электричество и звук оставались столь же изысканно таинственны, сколь и ночное небо.