Юрий Козлов - Малый круг

В модной носатой кепке, в телогрейке, в рваных джинсах, в стоптанных кирзачах, с карманами, полными табачного крошева, появился он в родном дворе. Ему оставалось миновать детскую площадку, войти в подъезд, подняться на третий этаж, позвонить в дверь, обнять девушку, которая откроет, — и в загс, во Дворец бракосочетаний — куда угодно, где расписывают! Он слышал, солдатам и матросам дают послабление, женят без испытательного срока. У них в запасе почти одиннадцать часов, неужели не успеют? Пусть даже не получится в загс, лишь бы только увидеть ее! Какая у нее бесконечно милая привычка мотать головой, дескать, не хочу целоваться, и при этом целоваться, целоваться бесконечно…

Проносясь мимо качелей, он услышал тихий смех. Смеялась качельная знакомая, которую он не видел давно и насчет которой уже сомневался: не снилась ли она? В белом плаще, с распущенными волосами, она казалась существом без возраста. Что ж, тем более ему не хотелось тратить на нее время, которого оставалось все меньше.

— Садись, — предложила она, — покачаемся, как раньше.

— Я спешу.

— Знаю, — засмеялась она, — но согласись, если девушка мотает головой, когда целуется, это еще не причина, чтобы нестись к ней в такую рань. Тем более, — взглянула на часы, — вы расстались не так уж давно.

— А вдруг я опять засну на качелях? — он мучительно вглядывался в ее бесцветные глаза.

— Загс ты не проспишь, обещаю.

Он вдруг догадался, почему столь неопределенны ее глаза, В них не билась ответная мысль. В них была пустая ледяная бесконечность, как если бы она все знала наперед и, следовательно, ни в чем не сомневалась.

Он опустился на качели. Нет, все-таки и она повзрослела. Раньше они сидели рядом свободно, теперь касались бедрами.

Качели взметнулись раз — он увидел окна первого этажа, спящего на разложенном диване худого старика с открытым, точно воронка, ртом, с острой седой бородой, нацеленной в потолок. Два — окна второго этажа, ребенка, безмятежно разметавшего ручонки по одеялу. Три — окна девушки, которая мотала головой, когда целовались, которую он хотел до отплытия «Метеора» в Ярославль сделать своей женой. Ее голова покоилась на одном конце подушки. На другом покоилась другая голова — его друга, который стрелял на проводах прощальной бутылкой шампанского, бережно и целомудренно поддерживал его рыдающую подругу за локоть, когда она, слепая от слез, тянула вслед ему, уходящему, руки.

…Ему довелось служить на одном из дальних островов. Зимой остров вмерзал в лед, как мамонт, письма добирались редко. Зато по весне их сразу приходило великое множество. Он нес вахту в котельной. Всю ночь бросал в пылающую печную пасть уголь, утром чистил печь, покрываясь белой, как иней, золой, сдавал вахту другому кочегару. Ему доставляло странное удовольствие сжигать письма девушки, не распечатывая. У него даже выработался своеобразный ритуал: он мотал головой, чмокал, как бы целуя воздух, а потом отправлял письмо в печь. Через полгода она перестала писать.

…Отслужив, он поступил в институт и теперь каждое утро весело пересчитывал ногами ступеньки, спеша на занятия. Он оценил моральные преимущества, которые дарует человеку хорошая физическая форма, и всячески старался ее поддерживать. Человек, сделавший утром зарядку, принявший холодный душ, несколько иначе смотрит на жизнь да и на себя самого, нежели человек, как коряга, всплывший из душных, смутных глубин позднего сна и вместо зарядки «взбодривший» себя чудовищной порцией кофе и полной неподвижностью. Вот почему он никогда не пользовался лифтом. «Ноги должны нести!» — считал он, и они уверенно несли его вниз по лестнице, но каждый раз замедляли бег на третьем этаже возле квартиры, где жила девушка, которую он когда-то целовал и которая так мило при этом мотала головой. Он с изумлением смотрел на дверь, точно хотел разгадать вечную загадку: почему в нее входят, кому не след входить, и почему, кому не след об этом знать, рано или поздно узнают? И еще он смотрел на плиточный пол перед дверью, словно хотел прочитать там ее следы, но никаких следов конечно же не было на сухом каменном полу. Впрочем, то были секундные заминки в сплошном движении, на которые не следовало обращать внимания.

Детскую площадку во дворе модернизировали, беседку выкрасили в ядовитый зеленый цвет. Однако старые качели уцелели. Иногда, пробуждаясь на рассвете, он как бы слышал дальнее их поскрипывание. Возникало глупейшее желание выйти во двор, но это было несерьезно, так же как высматривание несуществующих следов на сухом каменном полу.