Энн Пэтчетт - Свои-чужие

Отец Франни стал маленьким и хрупким. Рак уже добрался до его печени.

Вот что-то такое, наверное, выдал бы Ломер на эту тему.

— Ну, перескажи мне какую-нибудь его шуточку, — попросила Франни.

Фикс улыбнулся потолку и Ломеру, сидящему рядом в машине. Так прошло несколько минут — серебристые капли медленно скатывались по пластиковым трубкам к катетеру у него в груди. Фикс покачал головой:

— Я их все уже забыл.

Но тут он немного покривил душой. Одну все-таки вспомнил.

— Ну, в общем, сидит дамочка одна дома, а тут коп стучит в дверь, — начал Ломер. В первую минуту Фикс даже не понял, что напарник рассказывает очередной анекдот. С Ломером всегда так: не знаешь, он шутит или говорит серьезно. — И у копа на поводке собака, ну, вроде бигля, или малость покрупнее, и вид у собаки страшно виноватый. Она и хочет на женщину взглянуть, и не смеет, ну и пялится в землю, словно четвертак обронила.

Да, похоже, это анекдот. Фикс вел машину. Окна были открыты. Покрякивала рация, выбрасывая закодированные инструкции, и он подкрутил ее так, что слова стали не громче потрескивания статических разрядов. У Ломера и Фикса определенного маршрута не было. Они просто патрулировали улицы. Следили за обстановкой.

— Коп явно не в своей тарелке, — продолжал Ломер. — Дело попалось щекотливое. «Мэм, — говорит он, — это ваша собака?» Дама отвечает: «Моя». — «Я должен с прискорбием сообщить вам, что произошел несчастный случай — автокатастрофа. Ваш муж погиб». Ну, сам понимаешь, она горем убитая, плачет-заливается, все такое… А собака все глаза отводит. «Но, мэм, это еще не все, — выдавливает из себя коп. — Мне надо еще кое-что сказать вам». И уж чтобы ее не томить: «Ваш муж, когда мы обнаружили его тело, был э-э… совершенно голый». — «Что? Голый?» — вскрикивает дамочка. Коп кивает, прокашливается: «Тут вот еще какое дело, мэм… В машине с ним была женщина, и тоже… э-э… без одежды». Жена этак ртом делает — не то «ох!» говорит, не то просто воздух ловит. И коп доканчивает — деваться-то ему некуда: «В машине, мэм, была и ваша собака. Создается такое впечатление, что выжить удалось ей одной». А собака смотрит на свои передние лапы, будто думает: «Да лучше бы я с ними убилась!»

Фикс свернул на Альварадо. Было 2 августа 1964 года, и, хотя время шло к девяти, еще не совсем стемнело. Лос-Анджелес пах лимоном, асфальтом и растворенными в воздухе выхлопами миллиона машин. На тротуарах возились и носились мальчишки, казалось, что все они, сколько ни есть, вовлечены в какую-то одну игру, но уже выползали на улицу и ночные твари — мелкие бандиты, проститутки, наркоманы, терзаемые своей неутолимой нуждой, участники единого рынка. Каждому здесь было что купить, или продать, или спереть. Ночь была еще очень юна, но, мало-помалу разогреваясь, вступала в свои права.

— А скажи-ка ты мне вот что, — проговорил Фикс. — Ты придумывал эту байку последние три часа, пока мы колесили по улицам, или вычитал ее в юмористическом журнальчике и приберегал для подходящего случая?

— Это не байка, — ответил Ломер, снимая солнечные очки, потому что солнца как такового больше не наблюдалось. — Все ровно так и было.

— Ага, и ты был тот самый коп.

— Нет, не я. Двоюродный брат одного знакомого.

— Ну твою же мать…

— А ты бы лучше заткнулся и дослушал до конца. Ну, стало быть, коп приносит свои соболезнования, передает даме поводок и делает ноги. Собачка волей-неволей должна войти в дом. И она все смотрит через плечо вслед копу, который уже забирается в машину. Тут хозяйка закрывает дверь и берется за собачку всерьез: «Он в самом деле был голый? Он сидел в машине голым?» — Ломер изображал не убитую горем вдову, а разъяренную супругу. — А собачка все поглядывает на дверь и явно мечтает провалиться сквозь землю. — Ломер на секунду высунулся из окна машины, всматриваясь в мальчика с баскетбольным мячом под мышкой (наверное, идет домой с площадки) и в парня, не то пьяного, не то обкуренного, что торчал на углу, запрокинув голову и разинув рот в ожидании дождя.

А когда снова повернулся к Фиксу, это был уже не он, а бигль — и этот удрученный донельзя, просто убитый раскаяньем бигль кивнул в ответ.

— А женщина? — взвился голос Ломера, снова превратившегося в даму. — Она тоже была голая?

И, опять став биглем, он, не смея поднять глаза на Фикса, кивнул.

— Ну и чем же они занимались?