Елена Блонди - Дискотека. Книга 1 [СИ]

Рыбка подняла руки, белея ладонями. Замотала головой, заплетающимся языком протестуя. И чихнула.

— Началось, — расстроилась Ленка, — Господи, ну что делать мне с тобой.

— Я, — прохрипела Рыбка, чихая без перерыва, закрывая лицо рукой и снова маша ладонью, — щас, щас. Аааа… ой. Еще три, аааап… и все.

Ленка терпеливо ждала. Наконец, Оля прочихалась и прислонилась к ее плечу, вздыхая.

— Фу. Ну чего от этого сухаря меня вечно на чихи пробивает? Слушай, может нам уже водку пить, а? Натаха с девками берут пузырь, один всего на всю шарагу. Пара глотков и целый вечер щастя. И в сортир не надо бегать каждые пять минут. Ой. Кстати.

— В колючки не сядь, — на всякий случай позвала Ленка в темные вороха кустов, где трещала и ворочалась Оля.

Через пять минут Оля, обращаясь к шорохам и треску с другой стороны кустов, снова рассердилась:

— Все равно козел! Думает, если с костылями, так ему можно… всякое… Я скажу. Поеду и скажу, завтра же!

— Оля! — Ленка бросила пуговицу, джинсы поползли вниз, а она опять дернула их на талию, — я же сказала — секрет. Ты обещала!

— Мало ли, — ответила неумолимая Оля, покачиваясь и дергая рукой по волосам, — такое нельзя спускать на руки. С рук. С рук да?

— Я тебя убью.

Они быстро шли по дорожке, а впереди за деревьями вырастало здание клуба — белое с желтым, нарядное, с яркими лампами под длинным козырьком входа. Тут кучковался народ, черные фигуры заходили внутрь, кто-то выбегал, истошным голосом матеря козлину Генку, козлина в ответ ржал по-конски, матерясь в ответ.

На углу Оля замедлила шаги и толкнула подругу в густую тень старого платана.

— У меня же разговор. К тебе.

Ленка подвела глаза к невидимому небу. Оля, как всегда. Устроила театр, а после все переиграла. А потом опять передумала и по-своему надумала. Чего бы ей в кустах не поговорить, как собиралась.

Белеющее лицо Оли стало мрачным, темнели глаза под пушистой челкой.

— В общем. Мы туда пойдем, я тебя хочу попросить. Как самую свою настоящую подругу. Ты сегодня с Ганей потанцуй. И попроси, чтоб проводил. Тебя.

— Я? — Ленка ошарашенно пыталась разглядеть выражение олиного лица. Та, вздохнув, кивнула, повела плечиками, удобнее прижимая сумочку.

— А Лилька Звезда? Он же…

— Кончилась Звезда. Поругались они. Насмерть.

— Ну, Оль. Так и хорошо получается. Ты сама его и проводи, то есть пригласи. Пусть тебя проводит. Вы только меня проведите сперва.

— А Зорик?

— Угу. Так я и поверила, Зорика тебе жалко. — Ленка усмехнулась.

Оля покачала головой.

— Не жалко. Ну, немножко только. Но понимаешь. Если я его так сразу брошу, Ганя подумает что я, ну такая, легкомысленная вся. А я хочу, чтоб знал, я серьезная.

— О-о-о, — больше Ленка слов не нашла.

— Да, — сердито сказала Оля, и повторила, — да! А про тебя он тыщу раз говорил, вон Малая у нас какая вся прикольненькая, я говорит, на Малой женюсь.

— Фу. Трепло твой Ганя. Он про всех треплет. На всех женится. Ручки целует и орет женюсь женюсь. Помнишь, на Острове, сельсовет искал, хотел с москвичкой расписаться, забыла, как ее.

— Лен, не юли. У меня тут судьба решается. Я тебя прошу. Ну что ты хочешь, чтоб я сделала?

Ленка молчала, не понимая, как быть. Оля все переворачивала с ног на голову и так уверенно это все объясняла, хотя молола полную ерунду. Но не слезет ведь, пока своего не добьется. Так вот у них всегда, с самого третьего класса.

— Я ж не прошу, чтоб ты целовалась с ним. Или гуляла. Ну, просто, пока я буду Зорика бросать, вы с Ганей ходите рядом. Что ты ржешь? У меня горе. А ты ржешь.

Ленка держалась за живот, согнувшись и завесив лицо длинными волосами. Перед глазами ее маячила чинная пара — Оля, бросающая несчастного Зорика, а мимо она, Ленка, с Ганей под ручку, ходят и ходят, туда-сюда, как привязанные…

Фонарь мигнул, показывая мокрые дорожки на худых щеках Рыбки. Зашипев и всхлипывая, та вытаращила глаза, оттягивая нижние веки пальцами.

— Во-от, — пожаловалась через частые всхлипы, — ту-ушь потечет сейчас. И вообще я домой.

— Куда домой? А танцевать? Оля, ты блин достала меня. Достала! Пошли уже.

— Ты согласна? Да? Малая, Леночка-еленочка, ну котик, ну шаша-малашаша. Ты мой самый-самый, лучший-лучший.

— Тьфу на тебя, — сказала размякшая Ленка, — тащи своего Ганю, буду его соблазнять.

Просторный вестибюль пылился мутновато-желтым светом от натыканных вдоль вычурной лепнины плафонов. Только два черных пятна посреди желтого с белым — стадо ломаных кресел у стены, да на другой, короткой стенке — квадратные окошечки касс. Одно чернело — закрытое, с налепленной в незапамятные времена выцветшей бумажкой с каким-то списком. А ко второму толпилась неровная очередь, яркой бугристой лентой. Девчонки в джинсах, мини-юбках, распахнутых курточках, все на каблуках, у кого туфли, а кто-то уже в сапожках. И вперемешку с яркими волосами, накрашенными губами и цветными тенями, плащами и куртками, — черные и серые куртки парней. Голоса сливались в неровное бормотание, рассекаемое вскриками и смехом, шуршали и топали каблуки и подошвы.