Елена Блонди - Дзига [СИ]

Лета кивнула. Она совершенно не представляла, что он сейчас чувствует. И что будут делать.

Мальчик закрыл ноутбук, встал, скидывая дутую куртку на кресло. Остался в белой футболке, той самой, с черным котом. И серых штанах с большими карманами. Провел руками по бокам.

— Плавки я сразу надел. Мы же успеем, обсохнуть?

— Еще бы. Там знаешь, какая жара.

В коридоре загремел ключ в замке, и почти сразу раздался мамин голос, она ставила на тумбочку сумку, говоря одновременно с Летой и с набежавшим котиным народом.

— Бычков сегодня много, уйди, Мурка, тут тебе ничего нет, Тима, не лезь в сумку, уронишь ведь, ну какой ты, а на улице хорошо, ты пойди сейчас, хватит торчать перед своим компьютером, а мне никто не звонил? А то сегодня ярмарка с медом, Надя хотела пойти. Рыжая!!! Да отстань, чего някаешь, успеешь, сейчас насыплю тебе твоей сушки! А курточку все же надевай, там солнце, но ветерок.

— Да, мам, — Лета запихивала полотенце в сумку. И встала, растерянно соображая. Им нужно выйти, и что говорить маме о темноволосом мальчишке в кедах? Придумывать на ходу? Ведь не скажешь, вот мам, знакомься, это…

— Ты просто на меня не смотри, — негромко сказал Дзига. Густые темные брови были нахмурены, и между ними лежала вертикальная тонкая морщинка, будто у него болел зуб.

— Как? То есть…

— А вот так. Иди себе вперед, говори, а я за тобой. Она не увидит.

Лета деревянно ступила в коридор, спиной ощущая присутствие Дзиги, он шел следом, даже вроде не старался идти без шума, шаркнул ногой, вздохнул. Старательно кося лицо в сторону холодильника, Лета быстро вдела ноги в мокасины, небрежно затягивая шнурки. Суя руки в лямки рюкзака, кивала на мамины наставления.

— Да, мам, конечно, да, угу…

— Тимочка, — отвлеклась мама, — ты чего там сопишь? Простыл, что ли?

Темучин вздел беличий хвост, сказал им что-то презрительно-отрицательное, и удалился в комнату, выразительно смерив глазами Дзигу за летиным плечом.

— Мам, закрой, — Лета выскочила в коридор и быстро сбежала по ступеням, чутко прислушиваясь к топоту за спиной. Дверь привычно громыхнула замком.

Вместе они пошли мимо скамеек и подъездов, Лета кивала редким встречным соседям. Свернули за угол и она, наконец, повернулась, вопросительно глядя в серьезное лицо.

— Тебя же видели девчонки, помнишь? Глаза, прям, измозолили об тебя. И шофер в автобусе. Когда мы прикалывались.

— Ну, видели. Ты же меня видела тогда.

— Так что? Значит, когда я тебя не вижу, или не думаю… Тебя что?..

— Откуда я знаю? — крикнул он, дернул штаны, спадающие с узкой талии, и пошел от нее, сутулясь.

Лета догнала и пошла рядом.

— Прости. Пожалуйста, прости. Я же не знала. Я думала. Ох…

— Ладно. Я что ли, знал? Вдруг понял. Проверил вот.

Желтое солнце октября светило ярко, но было нежарким, ласковым. Отражалось в окнах, отбрасывая на асфальт дополнительный свет, чуть дрожащий, зыбкий и этим он отличался от света прямого. Девочка с собакой, идя навстречу, любопытно оглядела Дзигу, натягивая поводок, сказала строго:

— Фу, Кана, нельзя.

Пес не согласился, но все же перестал скалить челюсти, влекомый хозяйкой дальше.

Они его видят, отметила про себя Лета. А пес, кажется, понял, что рядом с ней не просто мальчишка, а — кот. Что же должен чувствовать Дзига, понимая, все его существование зависит от нее? От ее мыслей, желания писать, от того, смотрит ли она или отвернулась…

— А когда я с тобой, иду и вдруг отвлеклась, ну снимаю, например, или просто, увидела что-то. Ты есть? Или тоже?

— Когда мы вместе, наверное, я есть всегда. Если ты специально не отвернешься, как дома сегодня. Или вдруг забудешь, что я тоже тут. Эй, ты что?

Она закрыла глаза и покачнулась. Стало вдруг тошно, физически тошно от мысли, что начав писать, она взвалила на себя такую ношу — даже побаловаться мыслью — не получится, возьму и брошу к чертям, уже не выйдет. Потому что тогда он исчезнет. Или будет покорно ждать, когда же, наконец, непредсказуемая Лета соизволит войти в нужное настроение. А где он ждет? В каком безвременьи и в какой чудовищной пустоте? Обретается там, без мыслей, без ощущения себя, мертвый снова, как в анабиозе. Выходит, она убьет его теперь уже сама?

— Сейчас, — сипло сказала, держась за его руку, — все, уже все.

«Думать это тоже нельзя. И рисовать картинки пустоты — нельзя».

— Слушай, — он покачал ее вялую руку, — ты посмотри на меня, просто так, не для того, чтобы. Посмотри, как на человека, ну!