Елена Блонди - Прогулка [СИ]

— Стоп, — Кира опустила босые ноги, нащупывая тапки, — я сделала серию, о которой писал Пеший, такая вот я стахановка, за день отсняла, за ночь обработала. Можно ему и отправить.

Монитор загорелся бледным светом, показывая неубранную последнюю картинку. Кира устроилась в кресле, запахивая теплый халат — в квартире было, как всегда весной, зябко. Часы в уголке экрана показывали десять утра, а число было, нормальное такое число, следующего дня после крепости. Значит, прогулка в прошлое не скушала реального времени. Значит ли это, что Киру посетила галлюцинация? Говорят, безумцы не осознают собственного безумия, и глюки для них — самая что ни на есть реальность. Вполне возможно, Кира просто сошла с ума, тронулась, съехала с катушек (память услужливо подсунула песенку из детского мультика «а я сошла с ума, сошла с ума, какая досада»), и вот интересно, сами безумцы рассматривают ли возможность своего сумасшествия?

— Риторически вопрошаю, — прокомментировала Кира вслух, — а на самом деле, не наплевать ли мне? Во всяком случае, пока.

Она аккуратно копировала снимки в письмо, подписывая каждый номером, в нужном для публикации порядке. Удивляться ли? Но ошеломления не было. Казалось теперь, два года она шла именно к этой ситуации, к возможности и способности ступить на новые территории. Разве кто обещал, что на них все будет сладко и прянично? Когда идешь в совершенно новые места, изучив и принимая старые, нужно быть готовой к тому, что они — новые. Еще неясно, как там двигаться: чего опасаться, а что лишь кажется страшной угрозой. Все это не повод зажмуриваться, делая вид, что двери заперты, и на них тяжелый висячий замок.

— Вот, — она подняла палец, — во сне все равно реальность не слишком реальна, чтоб разобраться с замком, мне нужно умыться, одеться, поехать. Кстати, вечером не забыть пообщаться со Светкой, похвалиться, что уже поюзала новую прекрасную камеру. Так, Лисса?

Кошка приоткрыла желтый глаз, без выражения посмотрела на Киру и закрыла снова, укладывая прекрасное лицо на белые лапки. Клавдий в кухне тихонько гремел миской.

Было так, будто Кира стоит на пороге, уже может войти, но пока что осматривается, иногда делает шаг внутрь, берет новую вещь, и снова кладет ее на место. Глубокая разведка, решила она, я на стадии глубокой, но еще разведки. Или это погружения. Там, в толще, есть всякие злые места, это связано с переплетением времен, конечно, куда же деваться отдельным кускам прошлого, если я ныряю в него из настоящего. Они есть. И мне нужно научиться их обходить, если опасны. Я же сумела когда-то. А была всего-то девчонкой. Теперь я взрослая, сильная и более опытная. Умею слушать себя, умею вслушиваться в мир, меня окружающий. Или я отвернусь, откажусь, и уйду с порога в старую, обыденную жизнь (если тебе позволят, Кира, шепнуло ей), и буду жалеть. Или — попробую освоиться.

В ее решении идти дальше было не только это. Тот самый кусок прошлого, которому она когда-то приказала не быть, поднялся мутью со дна, окружил, и логично было бы отступить, давая мути снова осесть. Но для Киры это значило поддаться ему снова. Когда-то она победила мироздание. Не для того, чтоб позволить куску прошлого повелевать ее жизнью сейчас.

«Доброго времени суток, Олег! Высылаю серию снимков, посмотрите, годится ли».

Она хотела еще написать, пошутить по поводу чрезмерной своей быстроты, как бы извиняясь за собственное трудолюбие и доказывая, работа от этого не стала хуже. Кира сама видела, как все получилось. Но подумала, и не стала мельчить словами.

За окнами моросил меленький нудный дождик. А хотелось огромных облаков и туч с росчерками молний, для того чтоб снять, и просто любоваться. Но завтракая, она решила, нет, как раз прекрасно, там серая плоская вода, мокрые лодки, а главное — никого. Только Кира в куртке с капюшоном, и новая камера в непромокаемой сумке. Ее нужно беречь, не намочить. Но ведь есть свои глаза — смотреть на мокрые травы и воду, а еще есть верандочки, козырьки и навесы старых гаражей. Оттуда смотреть глазом камеры.

Мыс Фонарь зачаровывал Киру своим отношением к погоде. Живи она в горах, ей было бы привычнее наблюдать быструю смену туманов, солнца и внезапных дождей, но на полуострове, собранном из плавных холмов и широких песчаных пляжей, царили, в основном, ветры, гуляя раздольно и меняясь неторопливо, будто они огромная кисть, делающая размашистые мазки, невидимые, но ощутимые. На мысу было другое. Между оползней, спускающихся с высоких обрывов, копился туман, вдруг вползал на береговые травы и катился так странно, вверх от воды. В прорехах тумана светило солнце, а рядом брызгал радужный, переливчатый дождь, иногда крупный, как виноград, а в других местах, только шагни пару десятков шагов — мелкий, моросящий. Тепло и прохлада располагались рядом, так тесно, что ощущались лицом и руками: вот поднимается влажная теплынь, обволакивает и вдруг остывает, потроганная зябкостью.