Елена Блонди - Сказки Леты, сборник рассказов [СИ]

— Замечательно. Ты молодец.

— И зря говорят, что если не композитор, то фигня, — улыбка исчезла, в голосе прозвучала обида, — хороший исполнитель значит очень много. Ты чего веселишься?

— Никогда не думала, что деление такое — композитор, исполнитель. Мне кажется, композиторов изначально меньше и всегда будет меньше, чем тех, кто их музыку играет. Ну, смотри, ты живой. И пианино, ну, фортепиано, да? Оно настоящее. Не запись. И это совершенно прекрасно. Я бы хотела послушать тебя.

— А я тебе сыграю. Вот вернемся в Южноморск, договоримся, придешь к нам в гости. Хочешь? Сыграю. Выберу для тебя специально.

На квадратном столике лежал обкусанный огрызок, подрагивал, незаметно сползая к металлическому бортику. И с Летиной стороны — хвостик от ее съеденного яблока.

— А девочка у тебя есть?

Петя помолчал, размышляя. Он снова лег, поднятой к потолку рукой водил, что-то там чертя пальцем. Потом кивнул, обращая к Лете прекрасное лицо ангела, под шапкой темных вьющихся волос.

— В Харькове. Она скрипачка.

— Жалко, что в Харькове. А то познакомил бы.

— Я тебе сыграю Рахманинова. А еще Дюка. Мою любимую песенку.

— Эллингтона?

— Знаешь да?

— Еще бы!

Они снова завозились, каждый на своей полке, разминая уставшие спины. Лета лежала на боку, кинув поперек угол простыни, и ей было весело и покойно. Такой славный мальчишка, да и неудивительно, вон какие мама-папа, надо же, бывают такие. Веселые красавцы, мягкие, добрые. Наверняка, умницы. Давно так здорово не ехалось ей.

Ночь текла за окном, повиливая черным хвостом, в золотых и бледных перьях света. Уркала под столиком печка, набирая тепла. Лета легла навзничь и тихо засмеялась. И умолкла, услышав посторонний скрипучий голос, от которого по спине мурашки и сразу глаза скосились на все так же плотно закрытую дверь купе.

— Может, хватит уже? Спать давно надо.

Она повернулась. Петя лежал, глядя в потолок, вытянув руки вдоль боков, упакованный в простыню, как свежая мумия. По хмурому лицу ползли полосы света. И тени. И снова свет.

Лета подавила глупое желание спросить — а ты слышал, это кто тут еще с нами? Было ясно, сказал он, этот вот ангел, пять минут тому выбирающий, чего бы ей сыграть, чтоб была ее — Летина сердечная музыка.

— Да, конечно.

Она помолчала, прислушиваясь и тоже глядя в свой собственный потолок. Не услышала ничего и добавила:

— Спокойной ночи.

Петя молчал. И она отвернулась к стене, закрывая глаза и теряясь, а что случилось-то. Перебрала в памяти последние сказанные ею слова, да ничего вроде и не сказала обидного, разве что по незнанию. Или просто — устал мальчишечка, вон как дама-мама за него волновалась. Ну, будем считать, Лета-путешественница, что ее просьбу ты выполнила, приглядела за ребенком. Утром уже Харьков…

Прислушалась к себе, проверяя, не придется ли сбегать в туалет, чтоб не ворочаться остаток ночи. Успокоилась. И внезапно ужасно захотела есть. В пакете, что притулился на краешке столика, сложены были бутерброды с ветчиной, мама еще нажарила курятины, как всегда, но Лета, как всегда, от нее отказалась, чтоб не грызть неудобные, пачкающие пальцы жиром куски. Но вот ветчина. Она представила, как зашуршит сейчас пакетом, станет жевать под простыней, и все купе наполнится мясным пряным запахом. Ей стало смешно и немножко сердито. И она строго вспомнила, что джинсы неприятно сюрпризно стали тесны, а вот тебе повод, Лета, слегка поголодать.

И опять успокоившись, укрылась и смежила веки, придумывая, что бы увидеть во сне.

— Ты спишь?

Глаза резко открылись сами, руки натянули простыню к подбородку.

В смутном сумраке прямо над ней висело бледное лицо под темными взлохмаченными волосами. Темнели глаза без блеска. Раскрылся рот и снова этот напряженный, чуть поскрипывающий голос.

— Совсем, что ли, спишь?

«Я что, сплю? Нет…»

— Нет. Не сплю. Тебе чего?

Снизу поднялась бледная рука, с длинными пальцами, качнувшись, ушла к виску и прошлась по темным волосам. Широкая ладонь, вспомнила Лета, лежа неподвижно, это называется «широкая ладонь» у них, у пианистов.

— Как это чего мне? Не понимаешь, что ли?

Лицо висело, бледной луной в темных пятнах кратеров. И Лета, разглядывая, увидела вдруг, как плывут красивые черты, перетекая с места на место, и смигиваясь, изменяются.

— Петя, ложись спать. Сам захотел. Спи.

— Ну, захотел… А сейчас вот…

Лете захотелось сесть, дернуть из-за головы тощую поездную подушку и треснуть изо всех сил по темной голове. Но побоялась, что садясь, треснется сперва сама, об это вот, что меняется, перетекая.