Андрей Максимов - Так любят люди

— Я, конечно, не раскладывала, что звезды про нас с тобой говорят, но я уверена…

Вот это было уже совсем неприятно.

Я вызвал своего водителя, что делал по ночам крайне редко, практически силой выволок Аду на улицу, строго наказал шоферу, чтобы он довел ее до квартиры и перезвонил мне.

В жизни человека, конечно, может быть много бреда. Очень много. Иногда даже трудно поверить, как много бреда, нелепости и глупости может случиться в жизни одного только человека.

Но все равно любой бред имеет предел. И в какой-то момент ты понимаешь, что этот предел наступил. Обязательно понимаешь. Может, и не всегда самому себе признаешься, но понимаешь — обязательно.

История с астрологом Адой была пределом бреда. Она звонила, писала, рассказывала что-то про звезды, которые просто-таки настаивают на том, что нам надо еще встретиться и просто посидеть в хорошем месте.

Астролог Ада принадлежала к тому сорту женщин, которые давно уже не ищут в жизни постоянства, но жаждут развлечений. Я понимал таких женщин и даже, если было настроение, старался помочь им отыскать то, в чем они нуждались.

Но любому бреду наступает предел.

Ты можешь долго обманывать самого себя, надевая чужую жизнь, ты можешь даже убедить себя в том, что эта чужая жизнь вполне тебе к лицу.

Но все равно наступит предел.

Надо было заканчивать с этой жизнью. Она была не моя. Она возникла ради забытья, но забытье не приходило.

Юлька не забывалась.

Она продолжала бесить, раздражать, нервировать, вспоминаться…

Она продолжала. Вот в чем дело.

И я в сотый раз зачем-то спрашивал себя: «Правильно ли то, что мы расстались? Может быть, надо было простить? В конце концов, все, что случилось, — это результат болезни. Она виновата. Но она и не виновата. Она — больной человек. Я поступил понятно, но жестоко. Разве нет?»

И я в сотый раз понимал, что вопросы эти бессмысленны. Та жизнь закончилась. Она невозвращаема. И я тот закончился. И я невозвращаем тоже.

Юлька выздоровела окончательно.

Она уже ходила без палочки. И более того, после лечения она стала ходить с невероятно прямой спиной, что придавало величественность ее абсолютно женственной походке.

Я не сразу понял, что после таких болезней никогда не выздороветь окончательно. Внутри человека непременно что-то обрывается, исчезает. И на его место приходит другое, новое.

Приходит новое. Но другое.

Тело изменчиво — да. Но и душа тоже меняется. Что-то обрывается, что-то вырастает.

Если ты живешь с человеком постоянно, то не замечаешь, как меняется он внешне. Но вдруг осознаешь, что душа его стала какой-то совсем иной, что-то там такое расцвело, чего раньше не было.

И вот он улыбается тебе знакомой улыбкой, но ты читаешь за ней что-то тебе неведомое.

И вот человек смотрит на тебя грустно, а ты — в первые! — понимаешь, что причина грусти тебе не ясна.

И что вообще человек стал иным — непривычным, неясным.

— Можно спросить, извините?

Я поднял голову.

Передо мной стоял огромный мужик, который изо всех сил пытался добродушно улыбаться. Мужик был изрядно пьян, что не позволяло его улыбке стать окончательно добродушной.

За его спиной пыталась спрятаться высокая девушка с абсолютно мужской фигурой. Мужская рубаха на ней была расстегнута практически до пупа, но это не вызывало ровно никакого интереса.

Девушка прошептала:

— Пойдем, неудобно. Мужик огрызнулся:

— Нормально, — и, посмотрев на меня, как ему казалось, добрым взглядом, представился: — Геннадий. Меня так зовут. А это — Лера… Валерия то есть. Но можно Лера. Я, значит, Геннадий. А это — Лера получается. Здравствуйте.

Я вспомнил, что официантка сказала: здесь хамить нельзя.

Беседовать с пьяным Геннадием у меня не было никакого желания. Но придумывать причину отказа было лень.

— Присаживайтесь, — пригласил я. — Вискаря хотите?

— Мы — водочку, — радостно улыбнулся Геннадий. Он щелкнул пальцами, и через мгновение Юля уже поставила на стол графин водки.

— Бесплатно поговоришь или только за деньги? — Геннадий перешел «на ты» и сразу задал не до конца понятный вопрос.

Но у меня появился шанс отмазаться от неприятной беседы. Если здесь принято платить за беседу, чего трепаться бесплатно?

Геннадий по-своему истолковал мое молчание. Но истолковал верно.

— Две тысячи устроит? — он полез за бумажником. Нет, отмазаться от разговора с пьяным Геннадием шансов явно не было никаких…

— Сейчас попробую все объяснить, сейчас попробую…