Дидье Декуэн - Англичанка на велосипеде

Стоило Джейсону закрыть за собой дверь, как девочка привстала и, ловко изогнувшись, отвязала ремень, которым была привязана к полке за левую ногу.

И вовсе не для того, чтобы сбежать, а чтобы пожевать смоченный слюной кусочек кожи, напомнивший Эмили запахи шкур, шерсти и перьев, такие же близкие и родные ей, как и всем обитателям Великих равнин, включая животных.

Когда Джейсон вернулся, она уже крепко спала, убаюканная стуком колес.

Фотограф слишком много выпил и не заметил, что девочка избавилась от ремня, которым была привязана за щиколотку.

Он рухнул на постель и сразу же провалился в сон.

Ночью Эмили скакала верхом по охотничьим угодьям лакота; ему же снился романтический ужин после посещения одного из лондонских театров Вест-Энда.

В Нью-Йорке, словно пурга неслась за ними вслед, фотографа и ребенка встретил тот же плотный липкий снег, увековечивший смертный миг индейцев сиу, павших возле ручья Вундед-Ни.

На Центральный вокзал их поезд прибыл с четырехчасовым опозданием. И это еще ничто по сравнению с другими составами, чьи локомотивы, не оборудованные отбойниками-путеочистителями, оказались бессильными перед снежными заносами.

Джейсон Фланнери и девочка покинули здание вокзала и пошли по Восточной 42-й улице. Небо над ними напоминало огромную клетку, состоявшую из переплетения тысяч телеграфных проводов. Несмотря на опасность, которую представляли собой движущиеся трамваи, обледенелые «рога» которых в любой момент могли упасть и задеть прохожих, Эмили шла прямо посреди улицы, казалось, безразличная ко всему. Девочка закатала повыше рукава своей «рубахи духов», чтобы лучше ощущать прикосновение падающих снежинок к голой коже, еще испещренной крохотными точечками-ожогами от паровозных искр.

Она беспрестанно перебегала от одной лужицы света к другой (как ни удивительно, уличное освещение еще продолжало работать), и Джейсону то и дело приходилось ее догонять, чтобы девочка не потерялась.

Хотя Нью-Йорк и считался одним из самых зловонных городов мира — недаром говорили, что моряк ощущает его душок еще в море, за три дня до прибытия в порт, Джейсон и подумать не мог о том, чтобы передать Эмили в приют, предварительно не вымыв с головы до пят.

Сначала он решил, что самое лучшее будет снять номер в гостинице с ванной комнатой. Мысль поскорее погрузить девочку в горячую ванну, а потом выкупаться самому, разумеется, предварительно сменив воду, была очень соблазнительной, однако Фланнери предположил, что ему придется заполнять регистрационный журнал, а он вряд ли вспомнил бы ее странную индейскую фамилию, состоявшую из непривычных — одновременно и мягких, и скрипучих — звуков, не говоря уже о том, что он не имел представления о дате и месте ее рождения; не знал Джейсон и того, как ему лучше представиться: дядей, опекуном или простым служащим, которому поручено передать ребенка в приют.

А уж если у портье отеля возникнут подозрения, он непременно вызовет полицию, и тогда Джейсону придется удирать, подло бросив девочку, которую ему следует доставить в сиротский приют, чтобы она не пополнила ряды беспризорников, «уличных арабов», как их здесь называют, намекая на сходство с кочевыми племенами Среднего Востока; их в городе, по последним данным, уже тридцать тысяч, но наверняка и все пятьдесят, а то и сто — девчонок и мальчишек, не имеющих ни своего угла, ни привязанностей, которые снуют, как зверьки, между стенами кирпичных домов по узким, не видящим солнечного света улицам; сто тысяч крысят обоего пола, что копошатся и пищат возле притонов на Малберри-стрит, в трущобах Файв-Пойнтса [21] Файв-Пойнтс — площадь в Нью-Йорке, где сходятся пять улиц; в первой половине XIX века — бедный район, известный своими притонами. либо возле типографий крупных газет, где они порой умудряются стянуть несколько экземпляров, чтобы потом из-под полы их продать.

Джейсон остановил свой выбор на общественных банях, надеясь, что в заведениях такого рода не обращают особого внимания на возраст клиентов.

В газете, купленной еще в поезде, значились несколько адресов турецких и русских бань.

Сначала фотограф повел девочку в турецкие «Бани Эверарда», разместившиеся в бывшей церкви, где по бокам дверей стояли два столба с круглыми плафонами, какие можно видеть при входе в здания полиции. К несчастью, как и большинство нью-йоркских бань, они предназначались исключительно для мужчин.