Николай Бойков - Дом на волне…

Гром. А акула?

Капитан. Акула? Я, когда уже двинулись носом на волну, и после душа горячего взял в холодильнике бутылку водки, вышел на крыло… и бросил в океан. Будто ее мы распили с океаном на пару, можно сказать. За жизнь.

Гром. А акула?

Капитан. Акула пришла ко мне лет через десять, во сне. Проснулся я, будто из-под воды вынырнул. А рука в кулак сжата, будто я акулий глаз вырвал… С тех пор и ходит за мной она.

Гром. Испытание акулой? Каждую ночь?

Капитан. Много чести, каждую ночь. Боится она меня.

Гром. А вы?

Капитан. Когда дома проснусь, до утра, бывало, уснуть не могу. А в море — в море мы с ней на равных. Как африканцы говорят — у каждого человека своя акула. А сегодня приснилась.

Гром. Ну, да. Слышали. Или крокодил… или слон… или лев ленивый.

Опять слышится мелодия и далекий голос: «Гори, гори, моя звезда…»

Гром. А вот и нового соседа нам несут.

По палубе несут тело, опутанное сетью. Кладут на палубу и переворачивают, освобождая. Запихнули в клетку. Крикнули Шпрингу, и он суетливо стал поливать новичка водой, черпая из ведра обрезанной пластиковой бутылкой. Потом вылил несколько ведер воды на палубу вокруг клеток и опустил тент, создавая тень. Все разошлись.

Капитан. Кто там?

Витя (очнулся ). Где-то я этого мальчика видел. Не могу вспомнить.

Капитан. Очнется, расскажет. День впереди долгий.

Гром. И жаркий. И, может быть, наш последний.

Капитан. Не последний, Бог даст.

Гром. А барабаны, африканская масленица, человек-акула?

Капитан. В Африке любят представления, как театр. Зачем-то мы Мише нужны стали. Почетные гости. Воспоминания о Союзе. Родина жен его. Чужая душа потемки.

Гром. Тем более, черная.

Капитан. Опять глупость сказал ты. Прости, что я прямо. Миша, душой своей, светлее всех нас. И говорит он все правильно — про матрешку, про нашего хозяина-москвича из Лондона, про нашу возню червячную. Червяки. Гордимся, что трудяги-работяги, моремане из тумана. Трепом и морскими байками от жизни закрыться хотим. А собственное за душой где? Какие слова? А надо иногда и задуматься. Детство вспомнить. Тогда, после большой войны, все мы, мальчишки, девчонки в войнушку играли. И все «за наших» были. А теперь кто я? Где я? За кого? Жизнь изменилась, конечно. Я не сразу догадался, зачем Миша тебя к нам подселил, а теперь понял — хочет, чтобы ты рассказал о переменах в России. Сам не говорит, остерегается. Оказаться судьей мне не хочет. Деликатный. Как вождь. Что — есть перемены? Большие? Тяжелые — для души моей, да? Подозреваю. А только, это мне сейчас и не важно. Я теперь солнце каждый день, как счастье, чувствую. Не будильник-рассвет к трудовым подвигам, а тепло на щеке. Словно это не солнце мне греет, а слеза течет. Мне бы встретиться сейчас с моими пацанами-друганами и сказать просто: пацаны! Сыграем опять «за наших»?! Полста лет прошло после школы. Песня тогда была такая. «Летят перелетные птицы, а я остаюся с тобой…» Не слышал? Ты какого года, Гром?.. Молодой, наверное… «Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна…»

Витя (поднимая голову). А на Новый год повесили на елке конфеты и мандарины. Я тогда первый раз мандарины попробовал, вкуснотище какая! А запах — до сих пор слышу. Я потом одной девушке, много лет спустя после этой елки с мандаринами, романс написал и пел.

…Ей очень этот романс нравился.

Гром. А ты, Витек, нравился ей?

Витя. Наверно, нравился. Только не нравилось, что я в море хожу. Надолго. Я, говорит она мне, долго ждать не смогу. Такая девочка.

Поэт. Это совсем ни о чем не говорит. (Все повернули головы.) Когда женщина любит, в ней такие чувства и силы бурлят, что мир меняется в ее пользу. Как шторм на море бушует-бушует, а солнце придет — всех помирит и успокоит: и ветер успокоит, и волну пригреет. Как счастье.

Капитан. Счастье приходит незаметно и скромно, как солнце.