Николай Бойков - Дом на волне…

Второй, то ли прислушивается, то ли разговаривает сам с собой.

Капитан. А теперь мы в Африке, на своем кораблике. Не ходите, дети, в Африку гулять.

Витя (поет) :

Капитан. Сам сочинил?

Витя. Сочиняю.

Капитан. А не сочиняя, что помнишь из той жизни?

Витя. Все помню. Дочь пятилетнюю. Я ей джинсовый костюмчик из рейса привез, одели — загляденье. Я ей одежек накупил тогда, в Гибралтаре, на три года вперед. Платьица, курточки, туфельки всякие.

Капитан. А жене?

Витя. Жену я, как-то, не баловал. Дурак был.

Капитан. Дурак.

Витя. А на доченьку я надышаться не мог. Сколько лет ей теперь?

Капитан. Дочь тебя сегодня только по фотографиям помнит. А жене — сколько?

Витя. Чего сколько? Чего о ней сейчас? Жена — женщина. Не пропадет.

Капитан. Не пропадет. А слез сколько проплачет? Ночей одиноких? Праздников — взаперти от людей, потому что никому на глаза показываться не хочется? Чем это вернешь или оправдаешь? На коленях молить будешь, руки целовать?

Витя. Еще чего? Чего оправдываться? Я же не виноват. Работа такая — в море уходить. Она знала. Мужик должен зарабатывать, чтобы семью кормить и планы счастливые строить. А теперь, после стольких лет, мне — куда возвращаться? Зачем? Деньги получают от меня, и хорошо.

Капитан. Деньги? Так понимаешь? А кроме зарплаты — любовь нужна. Если была в доме любовь — помнят они тебя. Обе. И обе тебя, дурака, ждут.

Витя. В этом я себя не обнадеживаю. Чего душу травить?

Капитан. Не веришь, значит?

Витя. А я теперь никому не верю. Обманули нас. Кинули. Меня, тебя, тысячи. Никому не хочу верить. И жене моей лучше не знать, что я в клетке. Лучше бы ей кого-то другого найти и пожить счастливо, без моря и горя.

Капитан. Ты же всегда говорил, что любишь? Любил?

Витя. Улыбалась. Ромашки любила. Мы с ней на велосипедах на луга за речное раздолье поехали. А там — море ромашек. Ночевать остались. Костер развели. Всю ночь песни пели. Целовались и пели. Так хорошо было. Плохого о ней не думаю, а счастья — желаю. А какое оно — счастье — со мной? Мы с тобой уже лет пятнадцать по океанам мечемся, капитан. Или меньше? Или больше? Со счета сбились. В Индийском, на тунца и акул, с корейцами. Под Антарктидой, на криле и морском звере, с японцами и поляками. На селедке, под Канадой и под Исландией. Почему мы домой не могли возвратиться? Боялись? Боимся? Чего? (Подходит Шпринг.) Тебе чего, Шпринг?

Шпринг. Давай в шарик играть! Кто проиграет, тому на акулу прыгать.

Витя. Утром поиграем.

Шпринг. Утром я должен сказать главному, кто проиграл.

Витя. Ты и проиграешь. Тебе и прыгать.

Шпринг. Я с прошлой жизнью здесь связан. Мне прыгать нельзя. Давай играть.

Витя. Ты видишь, разговор у нас. Позже придешь. Говори, капитан.

Капитан. Сам знаешь. Паспортов у нас нет. Продали нас вместе с траулерами и сетями, а паспорта, чтобы мы не сбежали, где-то в офисах фирм и компаний лежат, в сейфах, как денежные гарантии рыболовного бизнеса.

Витя. Другие вернулись, нашли способ?!

Капитан. У нас обязательства по контракту. Условия надо соблюдать.

Витя. Дисциплинированный. А они соблюдают? Мы сейчас на кого работаем? На страну или на хозяина? Где наши контракты и где наша смена? Ты знаешь? Говоришь — Миша нас теперь выкупит и домой отправит? А кому я там нужен без работы?

Капитан. Я Мише верю.

Витя. Странный ты, капитан. Мише — веришь. Стране — веришь. Партии — веришь, само собой. А знал ты, когда из Новороссийска уходили, что кем-то так было задумано, и что будем мы сегодня сидеть в этой плавучей африканской тюрьме? Каждый в своей клетке? Ждать африканской казни, может быть. С барабаном и плясками? Видишь, костры на берегу?! Даже Шпринг на нас ставки делает, и свой выбор назначить хочет. (На фоне звездного неба и темной береговой стены — огни ярких костров . ) Это тоже контрактом прописано? Да или нет?