Александр Охотин - Могла быть другая история

Борис хотел постучаться в какой-нибудь дом и о чём-то расспросить хозяев, но Данилка запретил это делать. Мы пошли с ним вдоль улицы. Шли медленно, часто останавливаясь. Это потому, что часто останавливался Овсянников. Минут через десять Данилка повернулся к нам и сказал:

— Что-то здесь не так. Я помню это место. Я помню то, чего никогда не видел и не знал. Я всё вспомнил.

— Вспомнил?! — удивился Рич.

— Ага. Были мы тут.

Вадим говорит:

— Данил, это называется дежавю 8 8 Дежавю переводится с французского как «уже виденное» Это такое состояние, при котором человек ощущает, что он когда-то уже был в подобной ситуации, хотя на самом деле этого не было. . Это переводится с французского, как…

— Знаю, как переводится, — перебил его Данилка, — это не дежавю. Мне это не кажется. Это было на самом деле, было именно в это время и именно в этом месте.

Виктор возразил:

— Данил, как мы могли тут быть в это время, если нас в это время даже в проекте не было?

— Вить, как ты не понимаешь? Ведь это время и сейчас — это же одно и то же. Мы ведь здесь. Вот смотри, сейчас из того дома выйдет мужик. Он посмотрит в нашу сторону, потом повернёт направо и скроется за забором дома.

Да, действительно, из дома вышел какой-то дядька. Он подозрительно взглянул на нас. Мне сразу не понравился взгляд его чуть ли не поросячьих глаз. Взглянув на нас, дядька быстро повернул направо и скрылся за забором.

— Ну что, все видели? — спросил Данилка. Борис предположил, что это могло быть просто совпадением.

— Не-а, не совпадение, — сказал Данилка. — Это, если не знаете, предатель, полицай. Он пошёл докладывать своему хозяину, оберштурмфюреру СС Герхарду Флюгершнапсу, что в деревне партизаны.

Игорь, удивлённо:

— А что, ты где-то видишь ещё кого-нибудь? Короче, всё ясно. Делать нам тут больше нечего. Давайте возвращаться… хотя…

— Что хотя? — спросил Борис.

— Так они же всё равно на нас сейчас нарвутся. Иначе, кстати, и нельзя. Они должны нарваться согласно принципу причинности.

— Кто нарвётся?

— Фашики.

— Ты хочешь сказать, что мы на них нарвёмся?

— Не-а, они на нас. А Вы, дядя Боря, здорово им по фейсам настучали… И дядя Саша тоже классно им бо-бо сделал. Ну, то есть, ещё не настучали, а настучите.

Когда мы были уже на полпути к лесу, позади нас раздался окрик:

— Пиф-паф! — и смех десятка, не меньше, глоток.

— Вот они и нарвутся, то есть уже нарвались — сказал Данилка.

Мы в испуге обернулись. Я увидел, нет, не десяток, а штук пятнадцать эсэсовцев. Один из них был офицером, наверное, тем самым оберштурмфюрером. Рядом с ним знакомый уже дядька — полицай. Дядька что-то тихо говорил офицеру и показывал на нас пухлым грязным пальцем.

«Фашики» — парни весёлые. Настроение у них было приподнятое, задорное. Окружили они нас, ржут, автоматами в нас тычут, русишшвайнами обзывают, а офицер орёт:

— О! Ви ест партизан! Руки въерх! А то ми ест вас немножко пиф-паф, стрельять!

Ну, мы, конечно, подняли руки — все, кроме Данилки. А Данилка говорит этому «флюгеру» чёрт знает что за шнапсу:

— Господин оберштурмфлюгер, мы не едим партизан, но когда мы голодные, едим эсэсовцев. Может, разойдёмся мирно, пока мы не проголодались?

Не знаю, понял ли этот шнапс чёрт знает что за флюгер, что сказал ему Данилка. Стоит, моргает глазами, а потом как заорёт:

— Киндер тоже руки въерх! Бистро, а то ми будет тебя немножко пиф-паф, и ты будет немножко подыхать.

— Ну, «киндер» ему отвечает:

— Господин флюгерсвинтус, я вас быть немножко огорчать. Ваши пиф-пафки, быть мало-мало сломаться. Так что пиф-паф вы не есть смочь сделать даже немножко.

После этого Данилка сказал ему что-то по-немецки. Я немецкий к тому времени более-менее знал. Я специально его изучал. Мы ведь готовились к совместным полётам с нашими немецкими коллегами. Но Овсянников сказал это очень быстро. Я разобрал лишь отдельные слова, в том числе довольно крепкие ругательства. В ответ Флюгершнапс выхватил пистолет и попытался выстрелить в Данилку, но произошла осечка. Попытался ещё раз — тот же результат.

Поняв, что его «пиф-пафка» и правда «быть мало-мало сломаться», он скомандовал своим воякам, чтобы те стреляли. Ну а им-то что? Приказано, значит, приказано. Они и открыли «огонь». Из автоматов снопами вылетели цветы, которые упали под ноги Данилке.

Трудно описать словами, какие лица были у «бравых солдат великой Германии». А уж как, глядя на их обалделые физиономии, хохотал Данилка… Короче, Борис сразу понял, что эсэсовцы обезоружены. А стояли они к нам очень близко — «на расстоянии Бориного кулака». Ну и…