Виталий Бабич - Семь историй о любви и катарсисе

Сделав паузу, Алина добавила:

— В тот вечер почти десятилетней давности я не ринулась к тебе на спасение. И вот сейчас пытаюсь исправить ту ошибку.

После этих слов, столь неожиданных, в сердце Романа защемило, и он, словно прозревший, взглянул на мир другими глазами. Взглянул обновлённым взглядом и на Алину, обернувшись в её сторону.

«Откуда в ней такая мудрость? Такая прозрачность что-ли?.. Ах, да, она ведь из мира Любви…»

Это преображение длилось ещё несколько мгновений прежде, чем он смог что-то сказать:

— Я… Алина, я не успел извиниться за тот вечер на банкете. Извини меня! Моя ошибка несравнима с твоей… И притча помогла мне это понять… Вся моя жизнь до сих пор — одна огромнейшая ошибка.

— Не так страшна сама ошибка, как её повторение, — ответила она, останавливая коляску.

Алина села на скамейку, и они смогли смотреть друг другу в глаза. В этих зеркалах можно было прочитать всё, что трудно выразить словами… Это остатки его отчаяния, которое на краю пропасти уступило место вере — навстречу протянутой руке. Это и его очарование ею — всепрощающе-всемогущей, святящейся изнутри и снаружи женщиной — трижды прекрасной и уже не такой нереальной. Это и её неутомимая вера в просветление, очищение и восхождение каждой человеческой души, способной хоть к малому сопротивлению злу. Это и её материнская забота о ближнем, несвойственная женщинам её возраста и статуса. Это и их общая маленькая тайна — ростки Добра и Доверия на почве, очищенной от обломков прошлого…

Роману захотелось прижаться к Алине, как к матери, которой у него не стало ещё в детстве. Но он не решился это сделать. Лишь дотронулся её руки…

«Она, как ангел, сошедший с Небес… Пусть бы эти мгновения никогда не кончались!»

«В его глазах уже не сквозит отчаяние. Открывается место для света…»

Оставшаяся часть дня пролетела очень быстро. Алина научила Романа упражняться по системе самореабилитации, разработанной в её Центре, рассказала ему ещё несколько мудрых притч, ответила на его вопросы о своей жизни за эти годы, о смысле жизни, о Боге, помогла ему по быту.

Так и день закончился. Они пожелали друг другу спокойного сна (хоть ей ещё предстоял до дома немалый путь) и расстались, чтобы завтра встретиться вновь.

Роман долго не мог уснуть. Его мысли были наполнены эпизодами уходящего дня — насыщенного и такого доброго, самого светлого дня в его жизни после аварии. И до аварии — тоже. И в каждом из этих эпизодов светился образ Алины. Она буквально стояла у него перед глазами…

А на утро он почувствовал, как ему её не хватает. Какими пустыми кажутся без Алины минуты, часы. И даже порой собственные мысли. Если бы у неё была семья — муж, дети — он бы не посмел на что-то надеяться. А так…

«Так неужели это любовь? Та самая, настоящая? Та, о которой так много говорится вокруг…»

Та, в которую он ещё ни разу не поверил. Да и теперь он приготовился сопротивляться этому инородному для себя чувству. Этим, словно чужим, мыслям о любви, о смысле жизни…

Но сдался… Умылся. Побрился. Снова посопротивлялся. И… сдался.

Сдался буквально за полчаса до встречи с ней.

Как быть ему дальше? Он думал об этом, слушая её чарующий голос, глядя в её заботливые глаза, наблюдая за её движениями… Признаться Алине в непривычных для самого себя чувствах Роман не решался.

«Зачем её жизнь обременять собой — инвалидом? Что я смогу дать ей кроме бесконечных забот о себе?.. Даже как мужчина не смогу стать для неё идеалом… Меня она сильно привлекает как женщина, но… Но иной раз я воспринимаю её как неземное существо. Так зачем навязыванием себя подрезать ей крылья?.. Ого! Я стал выражаться, как поэт…»

Он снова и снова думал о том, что сегодня последний — третий — день акции. И Алина уйдёт.

«Уйдёт? Уйдёт из моей жизни… Уйдёт навсегда? Если не скажу ей о своих чувствах сегодня, то завтра, может быть, будет уже поздно?»

А она, видя его подавленность и обращённые к ней вопросительные глаза, думала о том, что сегодня, в последний день акции, их общение не должно прерваться. Ведь она тут с ним не просто по долгу службы милосердной. Она тут по воле Божьей — особой, так сказать, сверх плана. Бог её направил, ибо никто кроме неё не сможет помочь Роману.

«Смогла ли я ему помочь максимально? А дальше? Что будет дальше? Если моя помощь прекратится сегодня, то завтра, может, будет уже поздно?..»