Винфрид Зебальд - Головокружения

Думаю, именно в тот раз я впервые заметил, что взгляд у лошадей очень часто слегка безумный. Кстати, тогда на лужайке перед домом начальника почтового отделения состоялось не только последнее представление «Разбойников», но и вообще последнее в В. театральное представление. Только перед началом Великого поста актеры еще раз облачились в костюмы, чтобы принять участие в карнавальном шествии и позволить запечатлеть себя вместе со скоморохами и пожарной командой на групповой фотографии.

Ответом на мои звонки в «Энгельвирте» долго была полная тишина, но вдруг за стойкой регистрации возникла немногословная дама. Я не слышал, чтобы где-нибудь скрипнула дверь, не видел, откуда она вошла, она просто возникла, и все. И с нескрываемым неодобрением смерила меня взглядом, то ли из-за моего внешнего вида, в результате долгих скитаний вызывающего сострадание, то ли из-за моей необъяснимой рассеянности. Я попросил комнату на втором этаже, окнами на улицу, пока на неопределенный срок. И хотя удовлетворить мое желание не составляло труда, поскольку в гостиничном деле ноябрь – мертвый сезон, когда заметно сокращенный персонал, оставаясь в пустом заведении, печалится о каждом отъезжающем госте так, словно тот и вправду отъезжает навеки, дама за стойкой долго листала регистрационный журнал, прежде чем выдать мне ключ от комнаты. При этом она левой рукой придерживала вязаную кофту на груди, словно ей было холодно, а все необходимые действия обстоятельно и нерасторопно выполняла одной правой, тем самым, как мне казалось, добавляя себе времени на размышления, что за странный ноябрьский гость к ним пожаловал. Заполненный мною формуляр, где в качестве профессии я указал «иностранный корреспондент» и привел свой запутанный английский адрес, она изучала, подняв кверху брови, ибо когда такое бывало, да и вообще, с чего бы вдруг появиться здесь в ноябре – пешком! – небритому английскому корреспонденту да еще и снять в «Энгельвирте» комнату на неопределенное время. Эта дама, обычно, вне всякого сомнения, весьма уверенная и компетентная, совсем уже растерялась, когда на ее вопрос о багаже последовал ответ, что нынче же вечером его завезет пограничник с таможенного пункта в Оберйохе.

Насколько можно было судить, приняв во внимание реконструкцию, осуществленную в «Энгельвирте», предоставленная мне комната располагалась на том самом месте, где когда-то находилась наша гостиная, обставленная мебелью, купленной моими родителями в тот период жизни, когда стабильный рост отцовской карьеры за несколько лет сообщил им определенную уверенность, что отец, который в последние годы Веймарской республики вступил в так называемую стотысячную армию и как раз ожидал назначения унтер-офицером – военным техником, не только имеет в новом рейхе надежные перспективы, но и представляет собой в определенном смысле величину, не лишенную значимости. И вот, в соответствии с новым положением, с неписаными правилами и вкусовыми предпочтениями типичной для формировавшегося в те годы бесклассового общества супружеской пары, в восприятии моих родителей – оба они были родом из глухой провинции: из В. и из баварских лесов; у обоих за плечами остались непростые во многих смыслах детство и юность, – эта обстановка гостиной, вероятно, ознаменовала момент, когда им показалось, будто на свете все-таки есть высшая справедливость. Обстановка включала массивный буфет, где хранились скатерти, салфетки, столовое серебро и елочные украшения, а выше за стеклянными дверцами – столовый сервиз китайского фарфора, на моей памяти на стол ни разу не выставлявшийся; невысокий сервант, на котором стояли керамическая чаша, покрытая странной расцветки глазурью, и на вышитых салфетках – две симметрично расположенные хрустальные вазы для цветов; раздвижной обеденный стол с шестью мягкими стульями; кушетку с целой кучей подушечек ручной работы; два небольших альпийских пейзажа в черных лакированных рамах, косо висевших на стене; журнальный столик с сигарами и сигаретами в коробках, расписным керамическим подсвечником, пепельницей из латуни и оленьего рога, электрическим очистителем воздуха в виде совы. Помимо занавесок, штор, торшера и люстры, в обстановку гостиной входила еще бамбуковая жардиньерка, на разных этажах которой вели размеренное растительное существование комнатная липа, небольшая белая пихта, кактус-декабрист и зизифус колючий, или «Христовы тернии». Нужно упомянуть и часы, которые равнодушно вели счет времени на буфете в гостиной, и выставленные за стеклом, рядом с китайским сервизом, томики в холщовых переплетах – драмы Шекспира, Шиллера, Хеббеля и Зудермана. Эти недорогие издания Союза народных театров отец, которому вообще-то никогда не приходило в голову сходить в театр, а тем более прочитать пьесу, как-то в порыве культурной жажды приобрел у заезжего коммивояжера. Однако нынешний мой гостиничный номер, из окна которого я теперь смотрел на улицу, отстоял от всего этого невообразимо далеко, чего нельзя было сказать обо мне самом, ощутившем былую атмосферу с такой остротой, что, проснись я ночью от боя тех самых часов, я бы нисколько не удивился.