Екатерина Кармазина - Время года — зима

Иногда, а такое бывает исключительно со счастливчиками, когда находишься в этом самом резервуаре неведения, когда ты глух и слеп, когда ты напуган и не слышишь самых близких тебе людей, из всего хаотично движущегося потока по ту сторону взгляд выхватывает кого-то, кто старше, мудрее, кто поймет. Безудержная сила притягивает, и ты начинаешь жадно всматриваться. Еще непонятно, что именно произошло, почему задержался взгляд, и кажется, что долетают звуки. Ты готов слушать и слышать, каждое слово становится важным. Очерчен путь и новые возможности. Это означает лишь одно — влюбленность. Есть человек, ты выбрал его в провожатые, и он разобьет резервуар неведения досрочно. Кто-то вдруг становится значимым, намного более значимым, чем ты сам. И ты вверяешь себя ему, всецело, без остатка.

Льет дождь. Сыро. Пробирает до костей. Старое невзрачное двухэтажное здание на территории клинической больницы рядом с поликлиникой. Отделение гинекологии. Комната дежурного врача. Стол, кровать, умывальник и телевизор — вот и весь интерьер. Бывало ли кому-либо из пациентов уютно в этом здании, вряд ли. Врачам на дежурстве не так, как пациентам, но тоже не очень. Тома не знала, что станет частым гостем и эта комната придется ей по душе. В ней часто и много курили. На старых окнах с деревянными рамами были решетки. Краска давно облупилась. Каждый раз, когда бывала здесь, она смотрела из этого окна на улицу. Ее завораживали сугробы и снежинки, которые так отчетливо были видны, кружась в электрическом свете старого накренившегося фонаря. В морозные вечера в этой комнате было особенно уютно. В ней было безопасно и можно было укрыться от всего мира.

Когда Тамара попала сюда впервые, она не знала о существовании этой комнаты. Девочка стояла у входа, дождь громко стучал по крыше, барабанил по карнизу. Поток воды с шумом вырывался из водосточной трубы, разбиваясь об асфальт и разлетаясь брызгами в разные стороны. И только по оконным стеклам капли стекали бесшумно. Она стояла бы под этим дождем вечно, так не хотелось ей входить.

«Без памяти, — писал С. Л. Рубинштейн, — мы были бы существами мгновения. Наше прошлое было бы мертво для будущего. Настоящее, по мере его протекания, безвозвратно исчезало бы в прошлом». Мы запоминаем все, и уже тогда Тома точно знала, что эта картинка отпечатается в ее памяти навсегда и когда-нибудь она сможет вспомнить все в мельчайших подробностях, прочувствовать заново, так же как чувствует теперь, в это самое мгновение. Стоит нажать кнопку «play» и начнется воспроизведение.

Дождь лил лишь в самый первый день. Все последующие дни шел снег. Занесенное снегом невзрачное здание преобразилось, пушистый белоснежный слой скрыл хаотичные ржавые пятна на крыше, а стекла окон мороз украсил искусным узором. Высокие сугробы сверкали белизной до рези в глазах. От этого было светло и вечером. Было светло и на душе.

Тома медленно и аккуратно ступала по снегу, прислушивалась. Этот звук ласкал слух. Все вокруг казалось ей сказочным. Она останавливалась и оборачивалась. Окно светилось тусклым, желтоватым светом ночника. По снегу от двери шли следы — фигурные углубления от подошв тридцать седьмого размера.

— Мои следы, — думала Тома, — здесь и сейчас!

Она поднимала голову вверх и замирала. Едва касаясь разгоряченной кожи, снежинки таяли на ее лице. Она дышала полной грудью, и ей хотелось обнять весь мир.

Но не в первый день. В первый день все было совершенно иначе.

Тома росла в хорошей семье. Она знала, что у нее замечательные родители, знала, что они высокообразованные, честные и уважаемые люди. Для себя она знала главное — они самые замечательные родители в мире. Ей было известно и то, что не у всех детей родители такие.

Девочка запоем читала, но только те книги, которые сама выбирала. Дома имелась отличная библиотека, которой занимался папа. Но настоящим книжным фанатом была ее родная тетя по маминой линии, Анна. Каких только авторов не было в ее библиотеке! Казалось, там можно отыскать любую книгу. И родители и тетя давно уже советовали почитать Джека Лондона, но приключения девочку интересовали мало. Больше всего ей нравилось читать о писателях, художниках и музыкантах. До «Мартина Идена» она еще не доросла. А из всего того, что уже было прочитано, она уяснила одну простую вещь — трудиться нужно смолоду. Сама же трудиться вовсе не спешила. Она еще не знала, чего хочет. Думать об этом еще не думала, ведь впереди целая жизнь, успеется.