Елена Четвертушкина - Нетленка

…Вот скажи мне ты, которую я держу за честную женщину, что я могу придумать несбыточного?! Икра у нас чуть не дармовая, соболя с горностаем в лесу — стреляй, не хочу, платина с опалами дешевле музыкального центра, а музыкальный центр у меня уже есть… И где, к репьям ушастым, я им возьму дальние страны, если за Собачьим хутором — перелесок, обрыв, черный пляж и океан, а потом сразу — уже западная часть атласа?.. И с какого перепугу у меня появится летящая походка, когда я сроду — друг, товарищ и мать чьих-то детей ?.. Если с самого нежного возраста все, включая родителей (впрочем, я их не помню… хотя, если б они говорили другое — непременно запомнила бы), внушали, что единственный достойный выход для такой мотыги, как я — это выйти на ристалище наравне с прочими благородными рыцарями, спрятав буйную шевелюру под железный шлем, с мечом, копьем и нечеловеческой храбростью?! Если в быстротечные идеалы собственной юности никак не укладывались понятия пола? Наши идеалы ставили перед нами задачи, индифферентные к биологии: тяжкая поступь, железное плечо, бицепсы, способные взять олимпийский вес в самой неудобной таре, и взор, гордый и богохульный … Короче, я устала. От конструкции этой своей, железобетонной, и ничем не пробиваемой. Я хочу быть дамой — хрупкой, беззащитной, и дурой. Напрасно улыбаешься, сама знаешь, что я права! Пусть перестанут, наконец, видеть во мне опору общества. И разрешат ничего не понимать в тормозных колодках, насадках на садовый шланг и газовой колонке, и верить даже рекламе, и светло плакать от собственной глупости. И разучиться подсчитывать в уме, сколько будет, к примеру, пять сканов поделить на воскресный обед из троих взрослых и двух детей с собакой, если из условия задачи известно, что двоих нет дома, одному нельзя трубчатых костей, другой ест только яйца, а набежит человек 10?!

— Можно посчитать на калькуляторе, — сказала я, почесав в затылке.

— Нельзя. Калькулятор не учитывает трубчатых и набежавших, я проверяла. В уме проще…

— И что это будет? — спросила я с неподдельным интересом.

— Это будет сложная яичница с колбасой и компотом, сама могла бы сообразить! Да разве я об этом… Я не желаю больше слышать от идиотки-продавщицы в одёжном магазине, которая, конечно, уже задолбалась таскать мне в примерочную одну блузку за другой, что у меня обе ноги — левые, и вместо лопаток локти, и посадка низкая, хоть взлет и вертикальный… А, да опоссум с ней, с продавщицей, плевать сто раз — просто иногда так хочется дрожаще вцепиться в эту его кретинскую жилетку, и выплакать в неё какую-нибудь умилительную несусветицу… Но вот ведь подлость — дрожаще вцепиться я могу, только если напьюсь до розовых слонов, а ты же знаешь — я не пью.

— …читала миллион раз, — закончила Джой, совсем расстраиваясь, — и прекрасно помню, что настоящая женщина — это та, которая любит себя. Респект ей и уважуха, честно. Только мне это точно не подходит, потому что я-то люблю его … Да, вот его, которого никогда не бывает дома, если он мне нужен. И который всегда оказывается дома, когда я возвращаюсь из изматывающей командировки, и обязательно голодный… Я уже не помню, когда мы вместе куда-то ездили. Поначалу-то, — ты помнишь! — он всё пытался поразить меня безграничной возможностью денег… А когда понял, что не поразил, — плюнул, и сам перестал делать вид, что деньги для него что-то значат. То есть, когда они есть. Ну, когда он дома, конечно… Короче, шляпку я считаю выпадом.

— Джой, Джой… Не перебарщивай.

— Ну, давай, защищай его, ясное дело! Для тебя-то он луну с неба достанет в комендантский час, а я всего лишь попросила предупреждать, когда уезжает, и когда намерен вернуться — его любимая греча, знаешь, за секунду не варится… Да нет, он меня в упор не видит. Места в трамвае никогда не уступит…

— Почему не уступит?!

— Как это — почему, потому что он в трамвае не ездит. Господи, Зоринка, вот скажи, как с ним жить?! Безусловно талантливая живопись ему не нравится. Это уже стало критерием — если Стэнису не нравится, моментом цены на мировых аукционах подскакивают на пару нулей. Классическую музыку он уважает, пока не слышит, а как услышит — тут же засыпает, тревожно и романтично. Из архитектурных стилей благоволит ко всем, не требующим капитального ремонта… Встретив здесь на хуторском мостике тебя, растрепанную, злую и потную, с корзиной анилиновой краски, из которой торчит ещё бутылка ежевичной настойки, упаковка шерсти и карниз для штор, приходит в неописуемое волнение, говорит версальские комплименты, удивляется — как так этот бездельник, твой муж, выпустил на улицу без себя такое неземное сокровище… Встретив на мостике меня , в тех же декорациях, глядит в сторону, хрипло сообщает, что «что-то жарковато сегодня», и предлагает вернуться на Лапку за упаковкой пива…