Андрей Рубанов - Финист – ясный сокол

Мы доставляли с поверхности абсолютно всё, что нам требовалось, в первую очередь – металлы для изготовления оружия и утвари, масло для светильников, шкуры и кости животных. Мы доставляли воду для мытья, мы доставляли топливо для печей, мы доставляли благовония, свежайшие фрукты и цветы. Сотни граждан города занимались ремесленным производством, производя всё необходимое, от вина и пива до ювелирных украшений, от сапог до кафтанов, от детских игрушек и свечного воска до золотых пластин, украшавших алтарь Главного Храма. Отдельной важнейшей отраслью городского хозяйства считалась доставка древесины: город непрерывно расширялся, над первым этажом давным-давно надстроили второй, а затем и третий. Дерево требовалось не всякое, а лишь самое лёгкое, идеально сухое, – его доставка вменялась в обязанность сильной и уважаемой общине инженеров-древоделов. Раз в несколько лет они пополняли запасы бальсы и пробки, следили за сохранностью несущей конструкции, меняли пришедшие в негодность элементы на новые.

Я, конечно, совсем не помню свою мать. Насколько я знаю, отец собирался жениться повторно, но как-то не получилось. Мать он сильно любил и часто о ней вспоминал.

Всё время, пока я рос, пока превращался из ребёнка в мальчишку и далее – в юношу, я считал отца врагом. Невыносимым, вредным, сухим и циничным, властным, жестоким, вдобавок пьяницей и неудачником. Он ничего мне не позволял и не разрешал, и, что обиднее всего, – пытался на мне экономить. Всё детство я пробе́гал в старых курточках и чиненых сапогах. Мне запрещалось водить в дом друзей. Отец думал, что таким образом он закаливает меня и приучает к трудностям, а на самом деле только создавал во мне обиду и разочарование.

Узнав, что я пристрастился к игре в кости, он пытался выпороть меня, тогда уже молодого человека с первой щетиной на подбородке.

Тогда я его ненавидел.

Он полжизни прослужил в охране, затем сподобился должности начальника факельного дела, много лет отвечал за то, чтобы городские светильники горели круглосуточно, неостановимо и ярко, и чтоб ни один не упал и не случилось пожара.

Отца уважали, наш дом был богат.

С пяти лет меня отдали в школу, с семи лет записали рядовым в городскую охрану: лучший и верный путь для молодого человека древнего и уважаемого происхождения. В девять лет я взял в руки меч и научился приёмам летательного боя, с двенадцати лет я поднимался в верхнее небо, на высоту в сотни тысяч локтей, где невозможно дышать и откуда земля оказывается тем, что она есть: круглым шаром.

В пятнадцать я закончил школу; из всех наших ребят двоих, самых умных, забрали к себе жрецы, учениками в Храм, остальных зачислили в охрану.

Я и все мои товарищи получили оружие, звание, принесли клятву верности народу и его князю. Стали взрослыми – во всём великом понимании этого слова. Началась совсем другая жизнь.

Каждый третий день месяца я приходил в общую казарму и заступал на службу. Старший наряда делил нас на смены и расставлял по постам: троих – на главные ворота, двоих – у Храма, двоих – у княжеского дома, и ещё двоих – внутри, у дверей князя; двоих – у храмовой кладовой, двоих – у общей городской кладовой, двоих – у кладовой князя. Ещё двоих – вдоль стены меж Внешним Кругом и Внутренним. Ещё двое постоянно находились в верхнем небе: это был самый почётный и трудный пост, наверху холод и пустота сжимали грудь.

Ещё двое стерегли днище города – этот пост также считался важнейшим.

В течение дня и ночи я дважды стоял на посту и дважды отдыхал, сидя в казарме среди таких же, как я сам, юношей, довольных тем, что в их жизни наконец начало хоть что-то происходить.

Парни взрослее нас пребывали на должностях младших командиров, разводящих, проверяющих; более взрослые – восемнадцати- и двадцатилетние – все имели звание «старший наряда». Эти считались настоящими недосягаемыми героями: пока мы, молодые новички, сторожили город – они свободно летали, куда хотели. В любое время дня и ночи срывались и ложились на воздух, провожаемые нашими завистливыми взглядами.

Мы все хотели вниз, на поверхность. А куда ещё.

Сказать по чести, вся эта наша охрана давным-давно превратилась в игру, нужную для того, чтобы молодёжь могла бесконтрольно бывать на поверхности.

Но правда и то, что мы всегда играли в эту игру честно.

За три тысячи лет никто не покусился на наш город, никто не напал. Ни один земной народ так и не постиг секрета бронзовой кожи, ни один мудрец не разгадал тайну летательной силы. Мы оставались одинокими, наше существование было тайной. Но бдительность охраны поддерживалась на максимальном уровне, и ни один из нас никогда и помыслить не мог о том, чтобы пренебречь своими обязанностями. Наоборот: каждый воин, от новичка до старшего начальника, поддерживал строжайший порядок и железную дисциплину.