Сергей Носов - Закрытие темы [сборник]

– Нет, нет, всё правильно, – заговорили учёные.

– Далее. Мы пригласили на совещание представителей издательств, журналов, газет… Будьте добры, представьтесь, пожалуйста. Как ваше имя-отчество?

– Моё? – переспросила Мария. – Моё имя-отчество Мария Викторовна.

Я тоже представился.

– Очень приятно, – сказал председатель, – к нам наконец пришли издатели. Правда, издают они, как я понял, журнал, так сказать, в данном случае для домашних хозяек. Остальные издатели, к сожалению, опять не пришли, а я всех обзванивал, ну ничего, это не страшно, проблемы у нас у всех общие, будем работать этим составом. Пожалуйста, Александр Александрович, расскажите о вашем издании.

Честно говоря, я не был расположен к беседе. Я и не думал ничего говорить. Но когда я увидел, что на меня глядят учёные и ждут от меня каких-то нужных им слов (от которых, быть может, зависят судьбы научных открытий), я не выдержал и заговорил. Я заговорил о журнале – о том, что я знал: какой у него тираж, какой у него объём, какие рубрики в нём интересные (всё ж отдельные номера мне приходилось когда-то просматривать – как «нашему постоянному автору»), я отметил раздел юмора, пользующийся заслуженной популярностью у массового читателя, и раздел «Спорт на дому», раздел «Рукодельница» и раздел головоломок, ребусов и кроссвордов; я позволил себе пожелать «побольше таких журналов», при этом я упрекнул за негибкость политику Госкомиздата [6] О да, был такой! Государственный комитет СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Автор помнит, что ругали сей орган все кому не лень, и даже далёкие от дел книгоиздания. и особенно сурово раскритиковал полиграфическую базу государственных издательств, не способную обеспечить хотя бы удовлетворительное воспроизведение цветных фотографий, не говоря уже об уровне мировых стандартов. Я говорил всё это очень серьёзно, ответственно, со знанием дела, и в то же время старался показать учёным, что я вполне осознаю: то, что они слышат от меня, может, вовсе не то, что им нужно. Учёные слушали заинтересованно, они отмечали что-то в блокнотах, один из присутствующих записывал всё, что я говорил, – он вёл протокол. Иногда я поглядывал на Марию, как бы советуясь с нею, то ли я говорю, – и она, как бы соглашаясь со мною, опускала ресницы. У неё густые ресницы, прямые, она говорит: как у коровы – совсем не загибаются кверху, что редкость, а летом в июне ей досаждает тополиный пух, такие длинные (я говорю).

– Это интересное сообщение, – сказал председатель. – Но было бы любопытно узнать, как у вас обстоят дела с некоторыми аспектами? Есть ли у вас публикации, заслуживающие внимания?

Я честно ответил:

– Нет. Такие публикации мне не известны. Более того, лично я даже представить себе не могу автора, способного донести всю проблематику ваших аспектов, хотя бы и некоторых, до сознания нашего специфического читателя. Такой гипотетический автор должен не только знать досконально предмет, что, само собой разумеется, но и глубоко чувствовать особенности… – Ну и так далее, говорил я достаточно долго. – Вы понимаете, о чём я говорю?

– Безусловно, – сказал председатель, – я вас хорошо понимаю.

– А сколько у вас платят за авторский лист? – спросил кто-то с другого конца стола.

Я не знал, сколько платят, но ответил достойно:

– Кому сколько, – и, кажется, удовлетворил любопытство спросившего.

– А есть ли в вашей редакции ставка учётчицы писем?

– А печатаете ли вы в двенадцатом номере список публикаций за год?

– Часто ли вы допускаете опечатки?

Учёные спрашивали, лишь бы спросить, – нравилось им это занятие.

– А как у вас, извините, цензура? – спросил один (тема «цензура» недавно стала модной весьма; с цензурой предстояла благородная битва). – Есть проблемы с цензурой? [7] Не знаю, как в журнале для домохозяек, а в детском – были. Однажды цензор не пропустил рисунок, потому что у девочки были варежки на резиночке и обе на одну руку. Когда-то я сделал запись «для памяти»; не так давно, разбирая бумажки, наткнулся на неё, привожу полностью: «Мы работали в „Костре“. (Мемуарий.) Толстикова вместе с другими отв. секретарями вызвали в Горлит, инструктировали, о чём писать недопустимо. В редакцию возвратился с конспектом, зачитывал на редсовете. Что-то около 20 пунктов, добавления к уже существующим ограничениям. Помню, нельзя: – об интернацианализации Арктики и Антарктики; – о милитаризации космоса; – об использовании животных в военных целях (у нас тогда сняли какую-то безобидную заметку о дельфинах, это в детском-то журнале! – там и войны никакой не было, просто про то, какие они способные и как легко приручаются…); – о каком-то загадочном (Толстиков не знал, что это такое) центре СССР (кажется, географическом), мы ещё говорили: „пуп земли“; – о других правительствах ничего ругательного (кроме правительств Чили, ЮАР и Южной Кореи (и не помню: Израиля?)); – о Бесарабии; – о взрывчатках; – о покушениях на политических деятелей (в каком-то журнале по неосторожности напечатали переводной детектив, где подробно описывалась подготовка к покушению на де Голя – дурной пример, запретная тема, нельзя); – о чём-то медицинском, уже не вспомню о чём».