Мария Воронова - Судьба без обязательств

Домработница звонила несколько раз, но Георгий не брал трубку. Бытовые проблемы решились очень просто – мама договорилась со своей помощницей по хозяйству, что та будет приходить к Георгию три раза в неделю за достойную плату.

Алеша отнесся к Люсиному увольнению спокойно. Сказал, что домработница его напрягала своими изъявлениями любви и заботы, но он понимал, что от чистого сердца, поэтому терпел. А быть сироткой и бедным мальчишечкой и есть печенье, когда не хочется, ему совершенно не нравилось.

Георгий боялся, что Нина выкинет что-нибудь неприятное, явится к нему домой или на службу и устроит сцену, но пока все было тихо.

В положенный срок он перевел ей на карточку деньги на очередной ипотечный взнос, но не прошло и часа, как они вернулись обратно без всяких объяснений.

Георгий разозлился и позвонил, выкрикнул, что если она думает, что он будет ползать на коленках, чтобы она взяла деньги, то очень ошибается. Нет и не надо.

Нина молча разъединилась, и Георгий весь вечер не мог думать ни о чем другом.

Любит она его!

Да полно, существует ли она вообще, любовь эта?

Только в ранней молодости можно испытать это восхитительное переживание, когда умирающая детская вера в чудеса соединяется с первым сексуальным влечением.

Просто Лиза ответила ему взаимностью – и оказалось, что они близки по духу, вот и родилась великая любовь.

У них так сложилось, все совпало, кроме одного: судьба не уготовила Лизе долгой и счастливой жизни.

Досадная все же штука эта человеческая природа – понимаешь, где добро, где зло, знаешь, что должен делать и что чувствовать, и хочешь сохранять спокойствие, а исподволь грызет червячок совсем не благородных чувств, подкусывает, подзуживает, толкает под руку… Маленький, вредный, дурной, но так трудно ему сопротивляться!

Зиганшин все-таки съездил на выходные домой. Машина Руслана оказалась легкой, послушной в управлении и ела много меньше бензина, чем его бывший джип. С деньгами по-прежнему был швах: получка у него действительно выросла, но и семья немаленькая, кроме того, Зиганшин занял сотню у Макса, чтобы закрыть сделку, и теперь хотел отдать – он органически не мог быть кому-то должен. Фрида утешала, мол, ничего страшного, как-то жили прежние хозяева в разрухе, и мы проживем, тем более ты новые обои поклеил, так что вообще Эрмитаж. С маленькими детьми и собаками вообще ремонт нет никакого смысла делать – все будет изрисовано и изгрызено. Главное, что чисто, и потолок на голову не падает, а остальное – мелочи жизни.

Было последнее средство выйти из положения – сдать квартиру сестры, принадлежащую теперь Свете и Юре. Только Зиганшин считал, что это нехорошо, и лишние тридцать тысяч в месяц не компенсируют утраты детских воспоминаний. Пусть Света и Юра вырастут, а там сами решают, что делать – отселяться туда, или сдавать, или еще что.

Надо потерпеть и поджаться.

Суббота выдалась погожим днем. Солнечные лучи ласкали лицо теплом, почти как летом, и из-под мертвой, прошлогодней травы кое-где уже начинала пробиваться новая, робкая и клейкая. Дорога просохла, но в низинке, как обычно, лежала черная грязь с глубокими отпечатками шин и сапог. За ней начинался глухой лес, старые ели, стряхнувшие снег с тяжелых изумрудных лап, стояли угрожающе плотно, но если пройти чуть дальше, то открывалась маленькая полянка, где среди старой рыжей хвои и осыпавшихся шишек пробивались какие-то белые цветочки. Под обнажившимися корнями деловито журчал и пенился ручей, гнал воду в черный пруд, в котором, как в зеркале, отражались обступившие его деревья с пока еще голыми ветками и маленькие, похожие на белые блинчики облака.

«Как хорошо», – подумал Зиганшин, вдохнув пьяный весенний воздух.

Светочка набрала шишек в подол длинной куртки, и с сосредоточенным видом кидала их по одной в ручей.

Зиганшин встал рядом и смотрел, как они плывут в быстрой воде, крутясь, стукаясь о камни, прибиваясь к берегу, так что очень немногие достигали пруда.

«Прямо как люди», – усмехнулся он.

Какая-то птица деловито и напористо пела прямо над ухом, Зиганшин голодными глазами смотрел вокруг – не вылез ли где первый сморчок, тогда надо хватать корзинку и мчаться в лес, и ясно понял, что Фрида права – детям лучше здесь. Хотя бы до осени.

Мысль эта нисколько не обрадовала Зиганшина, наоборот: он знал, что будет терпеть, но и сильно тосковать по семье тоже будет. Даже странно – прожил кучу лет одиноко, бобылем, и был уверен, что только так ему и хорошо. Привычка к одиночеству и независимости казалась ему незыблемой, говоря по-научному, базисной чертой его натуры, но прошло совсем немного времени, и она исчезла без следа.