Йоав Блум - Руководство к действию на ближайшие дни

Он мог подойти и сказать несколько слов. Мог положить свою тяжеленную сумку где-нибудь сбоку, встать рядом с ней и сделать вид, что ищет книгу, – и вдруг «заметить» книгу, которую она читает, и сказать что-нибудь типа: «„Мир дисков“? Ну и как? Я уже давно ищу какую-нибудь книгу из этой серии». Или просто взять книжку с полки, наклониться к девушке и сказать с озорной улыбкой: «О-о-о-о, мне кажется, это может понравиться вам не меньше».

Вообще, есть еще тысяча и один способ подойти к ней, проникнуть в круг ее мыслей и дать ей понять: привет, мы похожи, принадлежим к одной и той же гильдии, поэтому мы оказались тут вместе, поэтому судьба привела нас к одной и той же полке. Мы одной крови, и нам стоит познакомиться. То изящество, с которым вы держите книгу, будет неплохо сочетаться с моей деликатностью, которая заставила меня тихо подойти к вам, ваш аристократизм – с моим.

Но он не сделает этого, естественно. Какое безумие. Он так и будет здесь стоять, в нескольких метрах от нее, скривив губы, держа свою сумку, пялясь на книги – и не видя ничего, время от времени сглатывая слюну. А может, она возьмет и подойдет к нему, поднимет на него глаза – и вдруг скажет ему что-нибудь? Ведь может такое быть?

Он не из тех, кто прыгает в море и надеется, что оно расступится. Он даже не из тех, кто уверен, что стоит входить в море, когда оно уже расступилось и все прошли по нему, аки посуху. Ну, то есть как: расступившееся море – это, конечно, классно, но, может, постараться просто не бесить египтян?

Он никак не мог простить себе тот день, когда все ученики из его параллели договорились сбежать с уроков. На второй перемене смыться из школы, перелезть через забор – сто двадцать мальчиков и девочек – и отправиться небольшими группками гулять, сходить на море, в кино или посидеть у кого-нибудь, у кого родителей нет дома.

Все пошли. Все. Кроме него.

Он спрятался в туалете. Зашел туда в начале перемены, выбрался в конце и как будто бы случайно пропустил массовый исход. Сидел на крышке унитаза, подложив под себя руки, и пытался убедить себя, что не чувствует, как на душе кошки скребут. Все в окружающем мире сбивало его с толку. Все вокруг как будто говорило ему: «Будь собой! Умей настоять на своем!» Но действительность, клубившаяся вокруг него, была устроена куда сложнее, а в груди у него пылало стремление принадлежать хоть к какой-нибудь группе, хоть к какому-нибудь месту – лишь бы не сидеть тут одному в ожидании. Он видел, как окружающие метались между возможностью не быть собой, чтобы все их любили, и возможностью быть собой, рискуя при этом стать отверженными. А он всего лишь старался быть нормальным. Хорошим мальчиком. Это обычно стоит того…

Быть самим собой, без компромиссов, представлялось ему сомнительным достижением, цена которого чересчур высока. Эта цена – одиночество. Он наклонился к рюкзаку, который лежал на полу сортира, и вытащил учебник астрономии. Раскрыл его и углубился в цифры, стремясь заглушить противоположные желания, раздиравшие его изнутри. Расстояние между земным шаром и Солнцем – сто сорок девять миллионов километров, а между Солнцем и Венерой – всего сто восемь миллионов километров. Это простая информация, это можно измерить, это легко понять.

Он сидел один в классе, когда пришла учительница, остановилась в нескольких шагах от двери, огляделась и спросила:

– А где все?

– Я не знаю, – соврал Бен. В принципе, с технической точки зрения он и правда не знал, где сейчас находится каждый из них.

Учительница процедила сквозь зубы нечто неразборчивое, развернулась и вышла. А он остался в классе. Она даже не взглянула на него, просто в ярости удалилась. Он почувствовал себя так, будто положил голову на плаху, он подверг опасности свой и без того шаткий статус, только чтобы поступить «правильно», – но и этот поступок никто не заметил и не оценил. Даже учительница проигнорировала тот факт, что он, собственно, дрожа, сидит перед ней.

Проклятые годы в старших классах.

Когда одноклассники жаловались, что учитель математики не может подготовить их к выпускному экзамену, он по собственному почину стал после уроков учить желающих остроумным способам решения задач. Поначалу к нему приходили трое, потом – десятеро, в конце концов после уроков стал оставаться почти весь класс, чтобы поучиться хитростям и легким путям в решении задач.

Он часами стоял у доски и объяснял. Ему казалось, что он понял принцип, что ему наконец пригодились и способность учиться, и любопытство, и необходимость все понять, разложить по полочкам и проанализировать – все то, что должно было обречь его на одиночество в школе, – и это обеспечило ему новый статус, одноклассники стали его уважать и ценить. Мечты-мечты… После его уроков они просто выходили из класса, не сказав ему ни слова, и продолжали общаться между собой.