Павел Крусанов - Яснослышащий

Я согласился: да, конечно, доводилось видеть – пренеприятнейшая сволочь, хоть и мелкая.

– Вот именно. – Георгий кхекнул, прочищая горло. – Трудно не заметить, что та же смрадная отрыжка – наследственный недуг любого самозваного цивилизаторства. Сейчас я говорю про коллективный Запад. Отсюда, видимо, его привязанность к одеколону. – Георгий выдержал паузу, предназначенную для оценки шутки. – Именно там, на европейском Западе, находится очаг заразы несдержимого стяжания. Эта живучая поганка, как занесённый из космического мрака протоплазменный Протей, принимает форму того, в кого вселилась. Этакий зловещий пудинг. Пожрав верхушку, Протей пожрал и государство. А на себя надел его одежды.

Погода выдалась на диво: воздух был так чист и свеж, будто им никто никогда не дышал. Вдали за зеленью листвы по Расстанному переулку, слегка побрякивая и позванивая, катился красный трамвай. Подумалось: «Какое точное название дороги, ведущей к кладбищу».

– Словом, при всём наружном рационализме, – чеканно продолжал Георгий, – этот Протей в обличии Запада угнетён какой-то родовой контузией – не может удержать в узде стремление унизить всё отличное и непонятное. Представь: осинник костит дубраву за то, что та поздно сбрасывает листья. Которые до того бесстыдны, что даже не краснеют, как заведено среди осин. Да что говорить – и гриб там растёт какой-то другой, и птицы иные, и жёлудем хрустит кабан…

Я представил, о чём дал знать собеседнику сдержанной улыбкой.

– Стремится унизить, даже если нет возможности всё это отличное и непонятное в ближайшем будущем остричь, выдоить и схрумкать. Или за ненадобностью истребить. За кажущейся ненадобностью. А уж желание выдоить и истребить, в отличие от возможности, – будь спокоен – у Протея есть всегда.

– Конечно, – я снова согласился, – если решил прибрать к рукам, тогда кошмарить жертву… э-э… есть смысл. Хотя разумней задушить в объятиях. А так… Дразнить и оскорблять без перспективы слопать – и впрямь невроз.

– А между тем отличное и непонятное по-прежнему хвостом не машет. – Георгий выставил вверх указующий перст. – Напротив, перенеся в тяжёлой форме эпидемию конца времён… ну, то есть пережив финал былого века, приобрело иммунитет к заразе. Благо, очаг её не здесь, а на закате, в царстве мёртвых. И воображение Протея, изощрённое в злословии, вновь фонтанирует, а струя – смердит. И это несмотря на одеяния благополучия и дружелюбия, напяленные на расползающийся пудинг. К чему я? – риторически воззвал Георгий. – Неугомонному, вздорному Западу уже недостаёт описывать Россию и русских в терминах «орда», «дикари», «азиатские варвары». Тем более – «скифы». Это вовсе не обидно.

– Особенно после того, как Александр Александрович, – я кивнул на обелиск с медальным профилем поэта, – повесил скифство нам на грудь, как орден.

– Именно. – Георгий крякнул, довольный, что я понял связь между его речью и могилой, перед которой мы стояли. – «Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы…» Нелепо, невозможно русского после подобного признания крыть азиатом. Даже если он не азиат вовсе, а просто взял и так нарочно – скоморохом – извернулся. Не уязвлённо, а с пониманием чужого нрава и сочувствием: «Нам внятно всё – и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений…» Да при том ещё, скифская морда, заявляет, почти как ты: «Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет в тяжёлых, нежных наших лапах?» Великолепно! Выбрани дуб дубом – так он дуб и есть. Пустое дело – дубу не обидно.

– Нисколько, – подтвердил я.

– А обидеть хочется.

– За пудингом дело не станет. Уж больно в этой протоплазме желчь черна.

Мы двинулись дальше, в пустынную тень «Литераторских мостков», к могилам Менделеева и Петрова-Водкина. Напрашивающийся ассоциативный ряд вполне оправдывал соседство, которое уготовило им посмертие.

– Теперь мы – орки, гоблины и тролли. Отменно троллим и живём в Мордоре, – сказал Георгий.

– А они, само собой – эльфы Запада, – сообразил я.

– Именно. Несмотря на очевидную нелепицу. Ведь если взять, к примеру, олицетворение эльфизма в образе Маккейна, Меркель, Трампа и сравнить этих видных представителей волшебного народа с выдающимися орками Жириновским, Матвиенко, Путиным, то – попробуй отыщи кардинальное несходство.

– Найди семь отличий, – буркнул я под нос.

– Что? – не расслышал Георгий.

Я пояснил: был раньше в детских журналах прикол – две картинки, на которых, скажем, жираф с бегемотом под пальмой, а над ними висит барашек облака и желток солнца с лучиками. На первый взгляд – картинки одинаковые. Надо посчитать пятна на жирафах, завитки на облаках и найти семь отличий. Или около того.